— Второй день? — Малахов делано изумился.

— А вы что, ничего не помните? — На лице врача появилось выражение настороженности.

— Помню все, конечно, — быстро ответил Вадим. — Задний борт грузовика, удар затылком об асфальт. Потом тут. Тошнило сильно.

— У вас замечательные друзья. — Врач сделал ударение на слове «замечательные». — Они вас привезли сюда среди ночи, договорились с дежурным врачом, устроили все просто прекрасно. И лекарства купили необходимые.

Про тошноту Вадим сказал неправду. Пусть думают, что сотрясение мозга.

С таким диагнозом вроде бы в больнице держат всего пару дней. Малахову было совершенно наплевать на сотрясение, на врача, хоть он и казался парнем симпатичным. Вадим хотел определенности. Во-первых, убраться отсюда. Он не любил больниц, хоть там добрые санитарки, умные медсестры, жизнерадостные врачи и мудрые профессора. Но все это, как компьютерная игра. Засосет, не вырвешься и останешься в ней навсегда. А во-вторых, он хотел понять многое из того, что пока противоречило естественному ходу вещей. Например, почему он оказался в этой немытой больнице, почему до сих пор вокруг него не толпится высшее начальство, так любящее свежие отчеты по окончанию операции. В общем — хотелось наружу.

— Мы сейчас вас осмотрим, потом будем решать, не возражаете? — Наверное, врачу также было неинтересно возиться с пациентом. — Кстати, вы флюорографию когда последний раз делали?

— Это кстати? Я последний раз не делал флюорографию никогда. У меня аллергия на радиацию, — ответил Вадим, скорбно склонив голову набок.

— Это плохо, без флюорографии мы не можем сделать весь комплекс анализов. Мы вам выпишем направление. — На лице врача появилось глубочайшее сожаление, словно начал терять пациента на реанимационном столе.

— А нет у вас коммерческой службы анализов? — задал наводящий, спасительный вопрос Вадим.

— Конечно, есть. Но это дорого. Шестьдесят рублей. — Ситуация немедленно прояснилась, и забрезжил луч надежды для пациента.

— А чтобы не сдавать? — добавил оптимизма Вадим.

— Вы хотите, чтобы мы фальсифицировали анализы? — почти искренне возмутился медик.

— Да, — быстро ответил Вадим.

— Семьдесят. — Пациент был спасен.

— А если анализы есть, уже можно домой? — Малахов спешил.

— А вас больше не тошнит? — Парень продолжал эту странную игру совершенно спокойно и без дурацких комплексов.

— Да не тошнит, не тошнит, — закивал Вадим.

— А вам бюллетень на сколько дней нужен? — осторожно, чтобы не спугнуть, спросил врач.

— Да не нужен он мне вообще, — пожал плечами Малахов.

— Как не нужен? — Вадиму показалось, что у врача сейчас решилась куча проблем. — Вы что, просто выписаться хотите? Может, вам и не надо травмы снимать? Побои от грузовика?

— Ни боже ж мой! — замахал рукой в деланом ужасе Малахов.

— Так о чем мы тут вообще? Полежите часик, потом на вахте выписку возьмете. — Врач поднялся с края постели и направился к выходу.

— А как анализы?

— Ну, вы совсем плохо о нас думаете. Какие анализы? — Врач остановился уже у самой двери и вернулся к постели больного. И вправду, этот парень оказался очень симпатичным. — Идите к себе домой, если точно не тошнит. А точно не тошнит?

— Да я прекрасно себя чувствую.

— Ну, тогда до встречи! — Доктор похлопал Вадима по ноге.

— Ну, нет! Не сглазьте! Уж лучше вы к нам!

— К вам? А куда? — забеспокоился врач.

— Да это так, фигура речи, я в одном НИИ работаю, — нашелся Малахов. — Приходите, если вдруг что!

— Нет, я думаю, что все-таки лучше к нам, чем к вам, упаси Бог. — Парень усмехнулся, как человек, понимающий все, и вышел из палаты.

Одежду Вадим нашел в шкафу напротив больничной койки. Джинсы, футболка. Бумажник в заднем кармане джинсов с семьюдесятью рублями. Привычная одежда. Ну, почти привычная, только точно не его. Паспорт. На имя Вадима Петровича Селезнева с фотографией Малахова. Уже что-то, маленькая подсказка. Подсказка не болтать.

Поговорив о погоде с девочкой за стойкой регистратуры и расплатившись, он наконец оказался на свободе. Только здесь, вне стен больничного корпуса, Малахов понял, что совершенно не понимает, где находится. Не просто незнакомая улица, а даже город неузнаваем. Город, заполненный чужими звуками, чужими запахами и неуловимо чужой архитектурой. Обочины уходящей направо вверх улицы забиты сугробами снега. Снег слежавшийся, утрамбованный. Никак не вяжется с теплой осенью, которая была всего два дня назад, если, конечно, верить врачу.

— Вадим! Давай сюда! — раздался знакомый голос.

Из припаркованной недалеко от больничного корпуса «Волги» Малахова окликнул Лазненко.

— Николай Петрович! — обрадовался Вадим. Насколько он вообще мог сейчас обрадоваться. Он никак не ожидал увидеть здесь генерала.

— Значит, так, Вадим, ты сам понимаешь, у нас непростая ситуация. — Лазненко медленно ввел машину вверх по улице, вымощенной булыжником.

— У нас? Мне казалось, что непростая ситуация у меня и моей группы. С учетом того, что я потерял человека, это даже не ситуация, а черт знает что, — мрачно произнес Малахов.

— Не спеши с умозаключениями. — Лазненко мельком глянул на Вадима. — Ты просто не знаешь некоторых деталей.

— А именно? — Малахов повернул голову к Лазненко.

— Вот посмотри. — Лазненко включил видеосистему на передней панели машины.

На экране шла запись с камеры Малахова, фиксировавшая с убийственной правдивостью все то, что должен был видеть сам Вадим.

Вадим словно вернулся в Зону на несколько дней или месяцев назад, что сейчас было совершенно не важно.

Мелькали серые, обшарпанные стены здания, время от времени камера показывала беглую панораму. Вадим двигался хоть и быстро, но осторожно, постоянно контролируя обстановку. Вот показалась полусгнившая надпись: ДК «Энергетик». Разбитые ступени, сумрак первого этажа. Потом раздался голос:

— Я эту Зону кровью умою! — Голос был отрывистый и злой. Но это был голос Малахова.

Взбежав по лестнице на второй этаж, Малахов развернулся налево и, обойдя концертный зал, вышел в холл с чередой дверей. Ударом ноги была выбита дверь. В комнате у дальней стенки сидел старик в инвалидном кресле.

— Что случилось, молодой человек?

Старик с трудом развернул свое кресло на колесах и, улыбаясь, медленно двинулся к Малахову, аккуратно объезжая стулья, стоящие посредине комнаты.

— Заходите, у меня как раз чай поспел, — гостеприимно предложил он.

Но Вадим медленно поднял свой автомат и, ничего не говоря, выстрелом разнес несчастному инвалиду голову. В следующей комнате оказалась пара молодых людей, они спали, когда ворвался Малахов. Юноша попытался заслонить собой свою спутницу, но Вадим ударом приклада свалил его на пол. Одним движением руки Малахов приковал юношу наручниками к батарее. Потом резко сдернул одеяло с девушки, она пыталась прикрыться руками, но это только развеселило нападавшего. С хохотом Малахов медленно отрезал грудь девушке, не обращая внимания на ее крики, а потом тяжелые стоны, и, насладившись видом текущей крови, убил обоих. Так, сея страшную смерть, он двигался по коридору. В предпоследней комнате оказалась женщина, рядом с ней стоял и держался за юбку ребенок двух лет. Когда женщина упала на пол с простреленной головой, ребенок закричал «Мама, мама!». Удар ботинка оборвал детский крик.