– Так я могу и последнюю пару пропустить, если надо!

– Нет, не надо. Таня беспокоится, когда ты много пропускаешь. Ты же знаешь…

– Хорошо, я приду после последней пары. А тебя с работы не уволят, Саш? Ты ж там появляешься эпизодически! То приехал, то снова уехал…

– Нет, не уволят. А если уволят – другую работу найду. Да это не важно, Заяц… Ничего, проживем как-нибудь. В случае чего я машину продам…

– Да ну…

– Тсс… Тихо, мама идет… Убери горечь с лица, Заяц! И окно закрой, холодом несет…

Мама вошла на кухню с улыбкой, произнесла сломанным болью голоском:

– Доброе утро, мои любимые…

– Доброе утро, мамочка!

– Доброе утро, Танюш…

Они отвечали ей одновременно, будто немного контролируя друг друга – как звучат голоса. Надо, чтобы звучали хорошо. Так звучали, будто ничего ужасного в их жизни не происходит. Обыкновенное утро. Обыкновенный завтрак. Кофе, гренки, овсянка. Бутерброды с колбасой и сыром. Утро счастливых людей, любящих и уважающих друг друга. Любимая жена, любимый муж. Взрослая дочка.

Кому дочка, кому – падчерица…

Но это уже не важно. Да и вообще… Само слово «падчерица» ужасно противное. Стоит за ним что-то злое, как в детской сказке. Но ведь не было в Зойкиной жизни ничего злого в последние два года, когда в их с мамой жизни появился Саша… Любимый мамин Саша. А ее, Зойкин, стало быть, отчим…

Да, последние два года мама была счастлива. Два года любви для сорокапятилетней женщины – не так уж и мало, согласитесь. Настоящей любви, взаимной. Два года – как последний подарок…

* * *

Как позже выяснилось, мама и Саша давно встречались. Были тайными любовниками. Такими тайными, что даже она, родная дочь, ничего не знала! Нет, замечала, конечно, в маме кое-какие изменения, не без этого… И глаза стали блестеть по-другому, и в голосе появилось несвойственное маме капризное кокетство, и прическу она сменила, и одеваться стала не так, как раньше… Да что там, полностью сменился весь ее женский рисунок, но никак Зойка это не связывала с появлением в жизни мамы тайного любовника, хоть убей! Да еще и женатого! Хотя… Разве можно нынче отыскать приличного мужчину в районе пятидесяти – и не женатого? Пока однажды он не появился на пороге их квартиры:

– Познакомься, Зайчик, это Саша… Он будет у нас жить. Вернее, мы вместе с ним будем жить… Ты не возражаешь, надеюсь?

Зойка так опешила, что даже и не подумала рассердиться на маму за этого Зайчика. Ведь договаривались же, что Зайчик – только в домашних стенах, а в присутствии чужих – ни-ни, никаких Зайчиков! Хотя – что ж теперь… Выходит, этот Саша тоже ей не чужой… Но мама могла и предупредить заранее, подготовить ее как-то к подобным переменам! А не вот так в лоб объявить – это Саша, он будет у нас жить…

На первый взгляд он ей не понравился. Неказистый совсем мужичонка. Ростом не вышел, особой статью тоже. Еще и нахальным каким-то показался… Глядит на нее и улыбается. Так улыбается, будто ждет, что она от радости начнет гопака плясать. Ага, щас! Не дождетесь от меня гопака! Свалился, как снег на голову, как тот Васисуалий Лоханкин из «Золотого теленка», еще и улыбается… «Я к вам пришел навеки поселиться, надеюсь я найти у вас приют…»

Повернулась, ушла к себе в комнату. Но дверь до конца не закрыла, слышала, как мама весело успокаивает на кухне своего «Васисуалия»:

– Не обращай внимания, Саш… Это у нее просто первая реакция такая. Погоди, вы еще друзьями станете не разлей вода… Что я, своего Зайчика не знаю? Она ж взрослая уже девица, скоро сама разберется, что к чему…

Ага, взрослая! Тогда ей только-только девятнадцать исполнилось! Второй курс юридического института! Можно сказать, вчерашняя школьница! И вообще… Если мама считает, что она взрослая, почему и впрямь раньше про своего «Васисуалия» не рассказала? Не поделилась женским секретом? За маленькую и несмышленую в этих делах сочла? А тут сразу и нате вам – взрослая… Обидно, однако!

Вскоре она услышала, как хлопнула входная дверь. Вышла из комнаты, осторожно заглянула на кухню. Мама стояла у плиты, жарила котлеты, весело напевая что-то себе под нос. Обернулась к ней, улыбнулась вдруг так лучезарно, будто и не заметила следов обиды на лице дочери.

– Зайчик, ты что на гарнир будешь, макароны или гречу? Или картошки сварить?

– Да мне все равно, мам… И вообще, что ты у меня спрашиваешь? Ты теперь у этого спрашивай… Как его…

Хотела сказать – у Васисуалия Лоханкина, но остановилась в последний момент. Слишком уж улыбка была у мамы счастливая. Не захотелось ее своей обидой портить.

– Теперь у этого Саши спрашивай, что ему на ужин готовить… Кстати, а где он? Куда сбежал?

– Он не сбежал, Зайчик. Он в магазин пошел. Говорит, вина надо купить, отметить это событие. Ну, и к чаю тортик какой-нибудь…

– Ах, он еще и алкоголик к тому же! Понятно!

– А что, хорошее вино по хорошему случаю пьют одни алкоголики? Например, красное сухое, французское?

– Ну, так уж и французское… Я думаю, для французского у него кишка тонка.

– Представь себе, с кишкой у него все в порядке… – Мама хохотнула коротко, сама удивившись несуразности ответа, и уже более серьезно добавила: – Зачем ты обижаешь хорошего человека, Зайчик? Ты ж его не знаешь пока… И уже так настроила себя на отрицание…

– А узнаю – и что? – с вызовом спросила она, чувствуя, что и впрямь перебарщивает с наездом. – Когда узнаю, прям-таки полюблю, что ли?

– Да… Когда узнаешь – полюбишь…

– Мам! Ты рассуждаешь, как влюбленная и оттого впавшая в неадекват женщина! Тебе кажется, что всем должен нравиться предмет твоей любви! Не узнаю тебя, мам!

– Да я и сама себя не узнаю, Зайчик… Последние двадцать лет уж точно со мной такого не было…

– А двадцать лет назад было?

– Да. Было. Я очень любила твоего отца. Но это уже другая история, и я не хочу сейчас об этом… Так что все-таки на гарнир сотворить, Зайчик? Давай гречку?

– Давай… И все-таки, мам… Откуда он взялся, этот Саша? Давно ты его знаешь?

– Давно… Очень давно. Двадцать лет уже знаю.

– Погоди, погоди… Не хочешь ли ты сказать… Что этот Саша… Что он…

– Ты хочешь спросить, не он ли тот самый мужчина, которого я любила? То есть твой отец?

– Ну да…

– Нет, Зайчик. Саша не твой отец. Не волнуйся.

– Ни фига себе – не волнуйся… Такие перемены в нашей жизни происходят – и не волнуйся! И что, ты все двадцать лет тайно с ним встречалась, что ли?

– Нет. Встречаемся мы только последние два года. Вернее сказать, прячемся. На углях танцуем. Мы и сами не знали, что все это так далеко зайдет…

– Надо же! Два года! И мне ничего не рассказывала! Скрытная ты, однако!