в вас не найдется капли сострадания к тем, которые за вас отдали свою жизнь и свободу? Неужели общество должно вновь воссесть на плечи рабочих, чтобы подняться еще выше…

О нации и о литературе*

Какая разбросанность! Как птицы после выстрела, разлетелись этические понятия, религии, культы и формы. Явились чумазые человечки, с газетным языком, все презрели, исписали мелом все заборы, издерзали все, что можно.

И большим людям приходится выискивать новые темы все равно о чем и ком, лишь бы не родниться с чумазыми. Но что это? Начало нового? Начать – значит утвердиться, значит проследить исход от небытия в грядущее.

Творчество – продукт группировки эмоциональных воспоминаний. Чем седее прошлое, тем богаче искусство.

Русская литература прошлого столетия не была матерью настоящей. Она создалась на почве общемировых идей того времени и для нас так же далека и хороша, как западная.

Прошлого нет, в настоящем издерзались, что же, тупик?

Нация не может не создать своих песен, своих сказаний, своих героев. Ведь это утро ребенка.

Язык – душа нации, потерял свою метафоричность, сделался газетным, без цвета и запаха. Его нужно воссоздать таким, чтобы в каждом слове была поэма. Так будет, когда свяжутся представления современного человека и того, первобытного, который творил язык.

Воссоздаются образы, полные этического величия и нетронутой красоты горящего неба.

В логической связи развития духа прояснятся многие дали.

Эрос получит свое место во времени и пространстве; в нем выявится ядро, альфа и омега поэзии – взаимоотношение двух освобожденных индивидуумов.

И вот, когда литература пробудит всю школу красок и гамм, когда выпьет всю чашу вековой мудрости, наступит время отдать ее всему миру и забыть о нации, как и нация забудет о себе.

А пока рыцарь в посконных портянках и лыковых лаптях хочет перевернуть мир.

Я огнеликий ярый воин,

Через века ведущий рать,

. . . . . . . . . . . . . . .

Тебя, Христос, я, сильный, не приемлю.

Выходит смесь нижегородского с французским.

Письма о русской поэзии*

Россия, кажется, единственная страна, где сохранилась еще живая старина, где Рерих или Билибин могут воочию видеть быт допетровского времени, а фольклористы записывать в граммофон былины одиннадцатого века.

Замечено, что чем древнее поэтическое произведение, тем неизменнее оно в устах передатчика; а это показатель высокого художественного вкуса народа.

Чувство ревности к старине бессознательно. Так Рыбников, например, не мог заставить певцов рассказать былину, они могли ее только петь, как заучили у стариков со слуха…

Тем более возмущаешься, когда теперь, во время всеобщего призыва к охранению старины, читаешь книжку Багрина.

Г-н Багрин распорядился с песнями очень просто: взял Соболевского и прокорректировал народные песни, которые ему понравились. Выбросил архаизмы, параллелизмы, уничтожил объективность и преподнес – вместо острой, пахнущей землей мудрой народной песни – обсосанные свои слащавые романсики.

Вот наудачу сравнение.

Соболевский, V, 124:

Жил я в новенькой деревне, не видел веселья,

Только видел я веселье в одно воскресенье.

По задворочке девица водицу носила,

Не воду носила, – дорожку торила.

Два ведерочка дубовы, обруча кленовы;

Коромысло тонко гнется, свежа вода льется,

Не свежа вода льется, – девица смеется.

В окошечко парень смотрит, два словечка молвит:

«Если б ты, моя милая, не такая была,

Не такая, радость, была, прочих не любила,

Ты бы прочих не любила, меня не сушила».

А вот усвоил эту песню г-н Багрин:

Воду девица носила,

Дорожку торила.

Коромысло гнется-гнется,

Вода льется-льется…

Вода плещется и льется,

Девица смеется,

А в окно молодчик (?) смотрит,

Девице он молвит:

«Кабы ты, моя милая,

Не была такая,

Не была бы, радость, такая:

Других не любила,

Ты других-то б не любила,

Меня б не крушила».

Коромысло гнется-гнется, (?)

Вода льется-льется, (?)

Вода плещется и льется, (?)

Девица смеется… (?)

Нужно особенно умудриться, чтобы так, разрушая ритм, размер и смысл, исковеркать песню. А вся книга состоит из подобных переделок.

Выпущена книга г-на Багрина с вымышленным предисловием и удостоена восторженной рецензии «Нового времени»… Но все-таки мы посоветовали бы г-ну Багрину уничтожить эту плохую книжку, чтобы не портить вкус к народному у доверчивой публики.

[О красоте в современной жизни]*

Когда искусство изобразит современную нам жизнь, найдя в ней прекрасное и плохое, смешное и поэтичное, – тогда красота в жизни станет видимой и жизнь начнет подчиняться пределам, обозначенным искусством.

Искусство наших дней пока еще не питается современной жизнью; прекрасное ищет оно в прошлом, а в настоящем создало лишь «Мелкого беса» и литературу самоубийц – единственный символ – газетную хронику. Поэтому говорить о современной красоте нельзя – ее нет, но она будет: искусство уже пережило развал и готовится к великой своей всегдашней задаче.

Об идеальном зрителе*

Автор. Уверяю вас, как песня, сказка, сказание и апокриф, так же и театр создается народом.

Режиссер. Действо «О царе Максимилиане», солдатские пьесы?

Автор. Нет, весь театр; исключая, пожалуй, последнего времени, когда именно и заговорили об упадке.

Режиссер. Вы говорите о стремлении к современности? О темах, которые поневоле выдвигаются новою жизнью?

Автор. Меня сейчас не интересует тема – от лишнего плохого произведения театр не выиграет. Я говорю, что участие народа в том, – как играть пьесу, а не в том, – что разыгрывать на театре. Ведь Титания влюбилась в первого встречного, таков закон Оберона. Это безразличие объекта и важность лишь очарования чувства есть великая насмешка над любовью и также зерно, из которого вырастает театр.

Режиссер. Надеюсь, вы говорите только о театре?

Автор. Конечно. Романическое искусство, например, включает в себя иные элементы: мораль или ее антитезу и т. п. Театр же может обойтись и без морали. Никого не интересует, нужнее ли искусство железнодорожных мостов, важна лишь и существенна в нем одна черта: чтобы тот, кто творит и кто воспринимает, испытывали одинаковую радость претворения неуловимого чувства в четкие формы. Вот на этой радости, возникающей между актером и зрителем, и стоит театр.

Режиссер. Вы говорите о народе, но ваш народ-зритель вчера смотрел «Леду» Каменского, сегодня идет