Эти формулировки не были только данью традиции. Закон отражал порядок, при котором самодержавие сохраняло за собой многие прерогативы. Монарх руководил вооруженными силами и внешней политикой. Из ведения думы был изъят ряд статей государственного бюджета, а также дела, касавшиеся ведомств и учреждений, «на особых основаниях управляемых». К их числу относились благотворительные ведомства и комитеты дома Романовых. Однако монарх должен был считаться с законодательной властью. В статье 7-й названной главы разъясняется: «государь император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным советом и Государственной думой»[9] (соответственно, верхней и нижней палатами парламента).

Несмотря на некоторое сокращение, произведенное Александром III, средства, поступавшие на содержание августейшего семейства, были огромны. Эти средства были выведены из хозяйственной жизни страны. О том, чтобы платить с них налоги, не могло быть и речи. Министерство императорского двора, в которое входили уделы и кабинет (с 1893 г. – Министерство императорского двора и уделов), фактически являлось «государством в государстве», работавшим исключительно в интересах первой семьи империи. Благотворительные отчисления из указанных сумм, осуществлявшиеся императорами, их супругами и прочими членами царской семьи, были обусловлены традициями и осуществлялись в форме личных пожертвований.

Законы, регламентировавшие полномочия монарха, порядок престолонаследия, права и обязанности родственников по отношению к государю, являлись основой юридической конструкции самодержавия. В вышедшем при Николае I своде законов российской империи закон о священных правах и преимуществах верховной самодержавной власти и Учреждение об императорской фамилии составляют соответственно первый и второй разделы части первой основных государственных законов. Самодержец являлся главой семьи и главой государства, защитником и покровителем православной веры, источником закона, центральным элементом политической системы абсолютизма. С его фигурой неразделимо были связаны социально-политические представления о власти всех сословий российского общества. Поэтому личный авторитет монарха и членов его семейства, которое насчитывало к началу XX в. до 60 человек[10], был политическим капиталом, тщательно оберегаемым и всячески умножаемым. Этому служила и традиция покровительства благотворительности со стороны дома Романовых, включавшая непосредственное участие в благотворении членов императорской фамилии.

Необходимо отметить, что, кроме императора и наследника, готовившегося к выполнению монарших обязанностей, остальные члены августейшего семейства не обязаны были выполнять какие-либо обусловленные законодательством государственные и общественные функции. Их занятия определялись сложившейся в XIX столетии традицией, согласно которой мужчины занимали военные и административные должности, а женщины покровительствовали благотворительности и просвещению.

Сегодня нет нужды опровергать категорическое утверждение, продиктованное советской идеологией, что все Романовы были «жадными и праздными тунеядцами»[11]. Романовы, конечно, были очень разными, но в императорской семье было немало умных, образованных, безупречных в нравственном отношении людей, которые ответственно относились к возложенным на них обязанностям. Правда, во многих случаях занятия членов императорской фамилии носили представительский характер и приносили мало пользы. Хуже было, когда личные качества, интеллектуальные и организаторские способности августейших особ явно не соответствовали занимаемым ими важным государственным постам. Примерами могут служить деятельность великого князя Сергея Александровича на посту генерал-губернатора Москвы и руководство Морским министерством со стороны великого князя Алексея Александровича. Но это был «врожденный» порок монархической системы правления.

В XIX столетии окончательно определился род занятий женской половины императорской фамилии. Бурный XVIII в., на протяжении которого женщины четыре раза занимали российский престол, ушел в прошлое. Государственная власть стала уделом мужчин, а высочайшие особы женского пола нашли применение своим силам в покровительстве благотворительности. Начало этому положила супруга Павла I Мария Федоровна (София-Доротея Вюртембергская), взявшая под свое личное руководство и покровительство основанные Екатериной II благотворительные учреждения призрения. В дополнение к ним Мария Федоровна создала целый комплекс учебно-воспитательных, медицинских и богаделенных благотворительных организаций, названный позднее в ее честь «ведомством учреждений императрицы Марии».

Покровительство благотворительности, являвшееся выражением личных качеств Марии Федоровны, еще при ее жизни стало устойчивой традицией, которой следовало большинство членов императорской фамилии. В России участие обладателей верховной монархической власти в делах благотворения имело глубокие исторические корни.

С утверждением на Руси христианства милосердие, забота о сиротах, детях, немощных стали важной составляющей образа доброго, справедливого и мудрого правителя, частью, говоря современным языком, его политического имиджа. В относящемся к XI в. «слове о законе и Благодати» Иллариона, автор, прославляя князя Владимира, восклицает: «…кто поведает нам о многих твоих милостынях и щедротах, творимых денно и нощно убогим, сиротам, больным, должникам и всем, просящим о милости»[12]. Подчеркивается цель этой деятельности: «твои щедроты и милостыни и поныне вспоминаются людьми, но еще выше они перед Богом и ангелом его…»[13]. Эту цель благотворители на Руси преследовали в течение веков.

Характеризуя средневековую русскую благотворительность, В. О. Ключевский, в частности, замечает: «Любовь к ближнему полагали, прежде всего, в подвиге сострадания к страждущему, ее первым требованием признавали личную милостыню. Такая помощь рассматривалась не как средство облегчить жизнь нуждающимся, а как духовное, нравственное возвышение самого дающего»[14]. Богоугодным делом считалась не только раздача милостыни, но и призрение на основе благотворительности, которое власть признавала необходимым уже в XVI столетии. Стоглавый собор 1551 г., в частности, постановил создать в городах богадельни для больных и престарелых нищих, которым «боголюбцы могли приносить милостыню и все необходимое для жизни своего ради спасения»[15]. Но это была не практическая попытка создать систему учреждений призрения, а, скорее, декларация о намерениях. Благотворительность оставалась частным делом, в том числе для носителей верховной власти.

Иногда дореволюционные и современные исследователи рассматривают как благотворительность мероприятия Бориса Годунова и Василия Шуйского по раздаче денег в Москве во время голода. По форме это напоминает благотворение, но, по существу, такие раздачи являлись скоротечными акциями, призванными снять социальное и политическое напряжение в столице.

Конный портрет царя Алексея Михайловича. Неизвестный художник. 1670–1680-е гг.