Скамейка. Посидеть. Хорошая мысль! Я тяжело опустилась на край скамьи, уперла локти в колени и устремила взгляд на свои сведенные перевернутой буквой V ступни. Я так сидела до тех пор, пока не вернулся запыхавшийся доктор Жиру. Он принес выцветшую коричневую обувную коробку. Она выглядела довольно увесистой, но, к моему удивлению, даже разочарованию, оказалась совсем легкой.

— Спасибо. Ах да, вот еще что… Моя мать похоронена где-то в окрестностях?

— Нет. Ее похоронили в Греции.

Я не сразу поняла.

— Вы хотите сказать, в каком-то американском городишке с названием Греция или?..

Доктор Жиру улыбнулся, сунул руки в карманы и покачался на каблуках.

— Не-ет. В настоящей. Оттуда приехала семья и затребовала ее тело. Я уже говорил, что в тот период я здесь не работал, но сведения, наверное, можно раздобыть в следственном управлении. Например, на чье имя была выдана расписка в получении, и все такое прочее…

Семья.

Это слово показалось мне таким чуждым, таким фальшивым, что я усомнилась, не ослышалась ли я. Семья. В сердце, вдруг сделавшемся невесомым и воздушным, встрепенулась надежда, готовая вылиться в мелодию из диснеевского мультика, исполняемую премиленькими синичками в сопровождении поющих белочек.

Но нет. Пока обождем. Не все сразу.

Глядя на коробку, я тут же укротила свой порыв. Прежде я так часто обманывалась, что не могла сразу поддаться чувствам. Я гадала, какие еще ошеломляющие открытия готовит мне нынешний вечер.

— Всего доброго, мисс Селкирк.

Я помедлила секунду, провожая взглядом доктора, которого уже ждали в застекленном эркере пациенты, а затем направилась к высоким двустворчатым дверям. Покинув обветшалое здание особняка, приспособленного под психиатрическую лечебницу, и шагая к припаркованной перед ним машине, я мысленно уносилась все дальше в прошлое — к ужасному концу моей матери и к собственному сиротскому детству. Выходило, что я внебрачная дочь несовершеннолетней девицы, лишившей себя жизни.

Ни хрена себе! Здорово.

Гравий хрустел под подошвами, ему вторила нескончаемая трескотня сверчков и кузнечиков и крики лягушек-быков. Во всей стране уже наступила зима, но здесь, на Юге, январь выдался, как всегда, теплым и влажным. Я крепче обхватила коробку, вглядываясь сквозь поросшие мхом стволы виргинских дубов и кипарисов в непроглядную густую тьму. Там, на заболоченном озере, чудилось мне, шевелились тени, но чернота стояла неприступной стеной. Я смигнула. Это просто слезы подступили к глазам.

У меня перехватило дыхание. Я и не думала, что будет так… больно. Не ожидала, что доподлинно узнаю ее историю. Торопливо смахнув слезинки с уголков глаз, я пристроила коробку на пассажирском сиденье и тронулась в сторону Ковингтона в Луизиане по единственной извилистой дороге, соединявшей Рокмор-хаус с неким подобием цивилизации. Ковингтон расположился у самого Периметра, на границе между заброшенными землями и остальной Америкой, — приграничный город с гостиницей «Холидей инн экспресс»[1].

Положив коробку на гостиничную кровать, я сняла ботинки, стащила с себя поношенные джинсы и футболку. Я принимала душ утром, но после посещения клиники мне не терпелось смыть с себя депрессивный смрад и толстый слой липкой южной сырости, приставшей к коже.

Включив в ванной душ, я начала развязывать тонкую черную тесемку на шее, следя, чтобы с нее не соскользнул мой любимый талисман — платиновый полумесяц. В ночном небе я больше всего любуюсь лунным серпиком; он особенно красив в ясную холодную погоду в окружении мерцающих звездочек. Месяц настолько мне по душе, что я даже вытатуировала его под уголком глаза на правой скуле — подарок самой себе в честь окончания средней школы. Татуировка напоминает мне о месте моего рождения — о Городе-Полумесяце. О Новом Орлеане.

Правда, это бывшее его название. Теперь город известен как Новый-2 — царственный, угасающий, навсегда утраченный мегаполис, не поддавшийся власти наводнения. Ныне Новый-2 — частное владение. Это путеводный маяк и прибежище для всевозможных неудачников, а также скопище разномастной нечисти, по крайней мере, так поговаривают.

Стоя перед высоким зеркалом ванной в черном бюстгальтере и трусиках, я склонилась к своему отражению и притронулась к крохотной татуировке на лице. Я думала о матери, которую даже не успела по-настоящему узнать. Может быть, и у нее были такие же глаза цвета морской волны, глядящие сейчас на меня из зеркала, и такие же волосы…

Я вздохнула, распрямилась и стала распускать тугой узел на затылке. Неестественные. Ненормальные. Ненавистные. Мне приходилось употреблять и более сильные эпитеты для описания густых прядей, рассыпавшихся теперь по плечам и кончиками щекочущих поясницу. С извечным пробором посередине. Все одной длины и настолько светлые, что в лунном сиянии кажутся седыми. Волосы… Проклятие всей моей жизни. Роскошные, сияющие глянцем и необыкновенно прямые, будто их утюжил целый полк парикмахеров. Но такими они были от природы.

Нет. Не от природы…

Я опять испустила тяжелый вздох. Я давным-давно перестала бороться с ними. Едва я поняла — а было мне в ту пору около семи лет, — что мои волосы привлекают нездоровое внимание некоторой части моей приемной родни мужского пола, причем от мала до велика, я испытала все способы избавиться от шевелюры. Я состригала ее, красила, сбривала, а будучи в седьмом классе, даже похитила из школьной лаборатории соляную кислоту, развела ее водой в раковине и погрузила патлы в раствор. Волосы сгорели до основания, но через несколько дней отросли снова — той же длины, того же цвета, неотличимые от прежних. И так повторялось до бесконечности.

Вот почему я научилась скрывать их, насколько возможно: в пучках, косах, под шляпами. Одевалась я преимущественно в черное и уже в отрочестве сумела поставить себя так, что большинство парней с должным пониманием относились к моим отказам. А если без понимания, то и с этим я теперь умела справляться.

Мои нынешние приемные родители, Брюс и Кейзи Сандерсон, оба выступают поручителями под залог. В их обязанности входит вносить за ответчиков требуемую сумму, чтобы дать тем возможность избежать ареста до слушания дела в суде. Если обвиняемый игнорирует явку в суд в назначенный срок, мы вместе разыскиваем его и возвращаем в руки правосудия, так что терпеть из-за беглецов издержки нам не приходится. Благодаря Брюсу и Кейзи я легко управляюсь с шестью видами огнестрельного оружия, могу в три секунды свалить с ног стокилограммового верзилу и надену наручники на злоумышленника, даже если у меня будет свободной всего одна рука. Подобные занятия называются у нас «семейным досугом».

Затуманенное отражение улыбнулось мне из зеркала. Сандерсаны — порядочные и славные люди, настолько порядочные, что не раздумывая одолжили семнадцатилетней приемной дочери свою машину, позволив ей отправиться на поиски собственного прошлого. Кейзи тоже выросла в неродной семье, поэтому поняла меня без лишних слов и не вмешивалась, предоставив мне все делать самой. Вот бы мне с самого начала оказаться именно у них! Я насмешливо фыркнула. Вот-вот, если бы наши желания превращались в доллары, я звалась бы Биллом Гейтсом.