— Вы ведь знаете Фанни, дорогая матушка, — отозвался Эдмунд. — Если она на что-то решилась, то будет стоять на своем. И, говоря по правде, я был бы несказанно рад ее обществу. Фанни обладает завидным здравомыслием и преотлично разбирается в делах.

— Но, Эдмунд, — возразил старший брат, — милочка Фанни слишком слаба, она так легко утомляется. Пройдя полмили, бедняжка падает от усталости. Пребывание в Вест-Индии окажется для нее губительно, жестокий климат вконец ее измучит, она не вынесет и полугода подобных мытарств! — Том испытывал горький стыд. Теперь, когда отъезд Эдмунда считался делом решенным, вдруг обнаружилось, что все тяготы пути и опасности путешествия, которых самому Тому удалось избежать, обрушатся на жену его брата. Он всегда был расположен к своей кузине Фанни и, считая ее немного скучноватой, но милой глупышкой, вовсе не желал ей зла. — Я бывал на Антигуа и знаю тамошний климат, — с горячностью прибавил Том. — Фанни он нисколько не подходит. Нет, нет, Эдмунд, я скажу тебе, как надобно поступить. Фанни вместе с детьми переедет сюда и будет жить в этом доме до твоего возвращения. В Мэнсфилде о ней позаботятся. Она составит компанию нашей матушке.

— Да, ты совершенно прав, — поддержала его сестрица Джулия. — Дети смогут занять белую мансарду, что прежде служила спальней их матери, а сама Фанни поселится в Восточной комнате. Там она будет чувствовать себя как дома и никого не стеснит.

Сьюзен скривила губы в ответ на это бесцеремонное распоряжение, но Эдмунд преспокойно сказал:

— Фанни поедет со мной, и маленький Уильям тоже. Это решено. Вот если бы вы, матушка, великодушно согласились оставить у себя мою дочь Мэри…

— Дорогую малютку? Ну конечно, мы с радостью примем ее в Мэнсфилде, — кивнула леди Бертрам, довольная тем, что порыв душевной щедрости не доставит ей ни малейшего неудобства, ибо заботу о трехлетней Мэри непременно возьмет на себя Сьюзен, тетушка малютки.

Вопрос уладился к всеобщему удовольствию. Эдмунду с супругой предстояло отплыть из Ливерпуля через два дня, поэтому братья удалились для последней беседы о делах поместья, которыми несколько месяцев со дня отъезда сэра Томаса занимался по большей части младший из братьев, Эдмунд, пока Том проводил время в Лондоне и Бате, нанося визиты знакомым, или в Брайтоне и Харрогейте, изучая местные достопримечательности. Надобно было поговорить о пастбищах и турнепсе, о егерях и охотничьих угодьях, решить, кого из арендаторов надлежит привечать, а кого бранить, и вдобавок подумать, не отправить ли на покой старых верховых лошадей.

— С вашего разрешения, тетушка Бертрам, — заговорила Сьюзен, — пока моя кузина Джулия остается с вами, думаю, я могла бы сбегать в пасторат и спросить сестру об одежде для малышки Мэри да заодно узнать, не надо ли ей помочь уложить вещи.

— Хорошо, душенька, ступай, да скажи Фанни, раз уж она собралась в Вест-Индию, так пусть привезет мне оттуда шаль с бахромой… или нет, пожалуй, лучше две шали.

— Непременно, тетушка.

— Эта девчонка неисправима, — проворчала Джулия, как только Сьюзен выскользнула из комнаты. — Есть в ней нечто дерзкое, вольность в обращении, желание выставиться, ей положительно недостает скромности, я это часто замечаю. Она так и норовит поступить по-своему, в ней нет и тени той благопристойности и послушания, того уважения к приличиям, которые вы, дорогая матушка, и наша милая тетушка Норрис старались привить нам с Марией. Полагаю, ничего иного и нельзя ожидать от девицы из такой жалкой семьи, и все же после четырех лет, проведенных в Мэнсфилд-Парке, можно было надеяться, что утонченность и изысканность этого дома изменят ее нрав, добавив капельку благородства. В обществе Сьюзен всегда чувствуешь себя неловко. А как она выросла! Сущий кошмар! Должно быть, на целую голову выше бедняжки Марии, которая некогда почиталась одной из самых красивых девиц в Англии. Признаюсь, я не одобряю наружности кузины Сьюзен, уж слишком она яркая и грубая. А ее глаза! Вместо того чтобы застенчиво опускать взгляд, как пристало молодой девице, которая покамест еще не выезжает, она смотрит вам прямо в лицо! Это почти оскорбительно! Ее манера просто несносна, она любого приведет в замешательство. Никакой деликатности и скромности, желания держаться незаметно, не привлекая внимания, что всегда почиталось за добродетель. Стоит ей появиться в обществе, и стыда не оберешься!

— В таком случае, — равнодушно возразила леди Бертрам, — весьма удачно, что Сьюзен пока не выезжает. Мне ее манеры подходят как нельзя лучше, мы преотлично ладим. Сьюзен живая, добросердечная девушка, она всегда охотно распутывает мое рукоделие и не жалуется на усталость, гуляя с мопсом. Вдобавок у нее чистый звонкий голосок и внятное произношение; когда мне читает Сьюзен, я отчетливо слышу каждое слово, между тем как ты, Джулия, вечно бормочешь, да и Том тоже.

— Вряд ли ей пристало так нарядно одеваться. Это лишь привлекает к ней ненужное внимание. Платье, что на ней было, слишком яркое, а узор на ткани чересчур крупный и ей не к лицу.

— Кузен Эдмунд подарил это платье Сьюзен на день рождения.

— О, как это великодушно с его стороны. Он и не вспомнил о днях рождения маленьких Джонни и Томми, — с обидой проговорила миссис Йейтс, тактично позабыв о том, что сама оставила без внимания дни рождения детей брата. — И еще в ее манере говорить проскальзывают излишняя самоуверенность и непростительная фамильярность, будто она считает себя ровней нам. Вам так не кажется, сударыня?

— Ну, — после долгого раздумья отозвалась леди Бертрам, — полагаю, она и впрямь нам ровня. Сэр Томас был самого высокого мнения о ее здравомыслии и не раз говаривал, что она на диво умна.

— Несомненно, отец выказывал жалость, зная, каково ее происхождение. Он был излишне снисходителен к Сьюзен.

— Я так не думаю. Сэр Томас уверял, что будь она юношей, то преуспела бы в политике и вошла бы в парламент.

— Вот так шутка! Право, только этого недоставало, — зло рассмеялась Джулия. — Едва ли мистер Йейтс согласился бы в этом с сэром Томасом. Я слышала, Джон жаловался, что кузина Сьюзен трещит как сорока. Он не в восторге от этой особы.

— Это потому, что она поправила его, когда речь зашла о торговле рабами, — добродушно заметила леди Бертрам. — Помнится, он был тогда вне себя.

— Я подумала вот о чем, матушка, — сказала миссис Йейтс, придвигая стул ближе к дивану, на котором расположилась леди Бертрам. — Вам не кажется, что теперь, когда отец умер, пребывание Сьюзен под крышей этого дома выглядит неуместным? В Мэнсфилде остались лишь братец Том, Сьюзен да вы. Подобное тесное общество внушает известные опасения, тут и до беды недалеко. Том и Сьюзен станут проводить в компании друг друга куда больше времени, чем предписывает благоразумие.

— Но ты ведь знаешь, душенька, что Эдмунд и Фанни с детьми бывают здесь каждый день, — проговорила леди Бертрам, — вдобавок и ты сама по нескольку раз на неделе наведываешься к нам из Шоу-кросса с малютками Джонни и Томми. Кстати сказать, где сейчас наши ангелочки?

— Я оставила их в пасторате. Они обожают милую крошку Мэри и младенца. И все же, матушка, вам надобно всерьез об этом подумать. Сьюзен надолго задержалась в Мэнсфилд-Парке, по-моему, слишком надолго. Ей несказанно повезло, и она сумела извлечь немало выгод из своего положения, но пора ей вернуться в Портсмут. Должно быть, она нужна тетушке Прайс. Будьте уверены, в самое короткое время она найдет себе там мужа, морского офицера или кого-нибудь из управления верфью. Мне кажется неблагоразумным, что ей и Тому придется проводить вместе столько времени.