Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что несём, куда несём?
— Я домой иду, вот мой подъезд.
— А документы у тебя есть, молодой человек?
— Какие документы? Я же говорю, что иду домой.
Никто не собирался меня слушать, они заломили мои руки за спину, несмотря на то, что я продолжал мертвой хваткой держать дублёнку. Это привлекло внимание соседей, и они начали приближаться к нам.
— Куда вы меня тащите?! Я же сказал, что иду домой! Что вам от меня надо!!!
— Сейчас сходим в опорный пункт и разберёмся, откуда ты идешь и где взял эту дубленку.
— Я не украл её, мы купили её на базаре, какой на хрен опорный пункт!
— Ничего, все так говорят, а потом выясняется, что квартиру обчистили и на базар тащат сбывать.
— Вы не имеете права! Помогите!!!
Я орал так, что собрался весь двор. На моё счастье, подоспела мама с сумкой наперевес и явным намерением стереть с лица земли этих товарищей. Сумка полетела в лицо одному из державших меня омоновцев, я толкнул освободившейся рукой другого и тем самым выскочил из захвата.
— Документы свои показываем! Вы кто такие и почему напали на моего сына?!
Она была настроена задушить любого, кто сделает хоть шаг в мою сторону, я видел, что аффект захлестнул её, и в таком состоянии она способна на всё. Омоновцы попятились и, развернувшись, стали удаляться. По прошествии многих лет стало понятно, что точка невозврата была для неё пройдена именно в этот момент. Она не могла и не хотела оставаться там, где могут напасть на её детей, отобрать у них что-то, побить или унизить. Безопасность была для неё на первом месте. Она бредила во сне и часто просыпалась, оттого что не верила в саму возможность переселения.
День отъезда был самым непримечательным, обычным летним днем. Мы все уселись в ГАЗ-69, а вещи были собраны и отправлены контейнером заранее. Погода располагала к тому, чтобы ехать и ехать. Бабушка в своей спокойной и невозмутимой манере перекрестила нас, мы покинули город и устремились вдаль. Степь, или, как её называют казахи, Великая Степь, сразу показала нам, кто тут главный. На жаре у нас начал греться бензонасос. Мы часто останавливались и всячески пытались его остудить. Ехали мы почти круглые сутки, практически без остановок, разве только для того, чтобы немного подремать. Путь предстоял неблизкий, а автомобиль не разгонялся более девяносто километров, так что поездка заняла у нас целую неделю. Мы останавливались на Балхаше, в Караганде и в Павлодаре, в остальном двигались практически без остановок. На участке границы дорогу, видимо, строить никто не собирался, вдобавок ко всему, три дня шёл дождь, и грунтовку размыло, превратив в кашу. Все фуры стояли длинной вереницей на краю дороги, мы переключились на пониженную передачу и почти ползком вылезли из этой грязи. Всё лобовое стекло, оба борта, да что там, скорее всего, даже крыша были умазаны полностью. Не знаю точно название населенного пункта, в котором нам пришлось оставить машину, так как потребовалась растаможка нашего советского «старичка». Мы пересекли границу и в Карасуке сели на поезд, в Новосибирске пересели на другой и доехали до Ачинска.
С каким восхитительным чувством спокойствия я гулял по улицам города! Мне до сих пор кажется, что переезжать следует хотя бы раз в жизни. Это были летние месяцы, я быстро нашёл работу и друзей, мы изготавливали брусчатку в каком-то гараже неподалеку от дома. Да, тогда я решил, что не буду бросать свои навыки, и нашёл школу с углублённым изучением английского языка. Заработав на свою школьную одежду и обувь, на портфели и учебные принадлежности для себя и младшего брата, я с чувством выполненного долга пришёл 1 сентября в новую школу. До сих пор вспоминаю слова классного руководителя: «Посмотрите, как стоит новенький на общем фото, он открыт и уверен в себе». Первый же урок английского языка привёл меня в уныние, нет, от вида учебников я был просто в восторге, они были полностью на английском, ни слова по-русски. Расстроило меня то, что учитель объяснял задание на русском, ученики практически отвечали на русском, то есть, добавляя, конечно же, какие-то требуемые для ответа английские слова. Ничего из этого у нас в школе никогда не было, старенькая дунганка говорила с нами только по-английски, мы отвечали по-английски, ни одного русского слова на уроке не звучало.
Потом я понял, почему так произошло. Класс начал переводить текст по цепочке: каждый ученик сначала читал одно предложение по-английски, затем следовал перевод. И вот они наткнулись на какое-то незнакомое слово, никто не может перевести его, я произнес перевод, тот, кто читал предложение, посмотрел на меня. Хорошо, попадается опять какое-то незнакомое слово, я опять его перевожу, учитель уже смотрит на меня не отрываясь. В третий раз попадается какое-то незнакомое им слово, я вижу, что весь класс смотрит на меня, перевожу это слово, и мы идём дальше. В чём фокус, спросите вы? Забира Шлязовна была из тех советских преподавателей, которые понимали, что такое язык. Она заставляла нас записывать все незнакомые слова в толстую тетрадь в клетку, по девяносто шесть листов: слово — транскрипция — перевод. На уроке она поднимала кого-нибудь из класса и спрашивала слова из предыдущих тем, по сути, она могла выбрать любое слово из нашего рукописного словаря. Поэтому, когда в конце урока в Ачинской школе я достал свой словарь, содержащий более трех тысяч слов, сшитый из двух тетрадей по девяносто шесть листов, все обалдели, и вопросов больше не было.
Конечно, я понимаю министерство просвещения, ведь хочется, чтобы в России читали Гёте, Гюго и Шекспира в оригинале, но существующие методы не позволяют этого добиться. Я каждый год пролистываю учебники: все они становятся тоньше и тоньше. Количеству никак не угнаться за качеством. Может быть, стоит