– Спасибо. Прошу простить за беспокойство.

Его улыбка говорила, что он со мной еще не закончил.

– Оставь-ка этот свой запрос здесь.

С фальшивой печатью? Ищи дурака.

– Спасибо, но разве не нужно его отправить обратно по инстанциям? Я же не хочу влезать в арсенал без очереди.

– Думаю, порой можно и влезть. – Он снова протянул руку, и я подумал: «Черт!» А потом меня спасли враги.

История всей моей жизни. Счастливых случайностей на мою долю перепадает гораздо больше, чем я заслуживаю, – так что, получив гражданство, я указал Феликс как свое настоящее имя. Фортуна улыбалась мне почти на каждом повороте – а самая загвоздка в том, что ее агентами всегда выступали какие-нибудь плохие ребята. Судите сами – когда мне было семь лет, хусы напали на нашу деревню, убили моих родителей, а меня уволокли волоком и продали шердену, который и обучил меня плотницкому делу – тем самым утроив ценность – и перепродал на верфь. А когда мне исполнилось девятнадцать, через три года после перепродажи, имперская армия вздумала пойти с карательной экспедицией против шерденских пиратов. Угадайте, кто был среди пленных, доставленных обратно в Империю, – флоту всегда отчаянно не хватает умелых работяг на верфях. Мне разрешили вступить в армию, чем я и заслужил гражданство, и в двадцать два года я стал бригадиром. А затем пришли эхмены и захватили город, где я находился. Меня, одного из выживших, перевели в инженерный корпус, где теперь я имею честь быть почетным командиром. Такой вот у меня путь. Головокружительный взлет от безграмотного раба-деревенщины до командира полка в Империи – на совести хусов, шерденов, эхменов и, наконец, не в последнюю очередь робуров, жутко гордых тем фактом, что за прошедшие сто лет они убили более миллиона подобных мне. Один из городских уродских карго-культов из разряда «сегодня мы тут заправляли, а завтра всех нас разогнали» утверждает, что путь к добродетели пролегает через любовь к своим врагам. У меня с этим точно никаких проблем нет. Мои враги мне всегда помогали, им я обязан всем, что имею. А вот от друзей – впрочем, у меня их было немного – я не получал ничего, кроме боли и обид.

Я заметил, что робуру стало не до меня – он уставился в окошко. Я подступил поближе, заглянул ему через плечо и спросил:

– Это что, дым?

– Да. – Он на меня даже не оглянулся.

Пожар в таком месте, как Классис, – плохая весть. Любопытно, как люди реагируют. Мой собеседник, например, застыл как вкопанный, а я вот что-то занервничал. Чтобы лучше видеть, как горит длинный амбар, из обоих окон которого дымило, я привстал на цыпочки.

– Что у вас там хранится? – поинтересовался я.

– Веревка, – ответил он. – Три тысячи миль.

Оставив его таращиться, я удрал. Армейская веревка просмолена насквозь, а в Классисе у всех сараев вместо крыш – солома. Сейчас лучше держаться отсюда подальше.

Я выскочил во двор. Люди бежали во все стороны. Некоторые из них не были похожи ни на солдат, ни на клерков. Один из них бросился ко мне, потом остановился.

– Прошу прощения, – сказал я, – а не подскажете…

Он пырнул меня; я не заметил меча в его руке. Что за черт? Теперь он нацелился в голову. Может быть, я не самый проницательный парень на свете, но между строк читать умею: я ему не нравился. Я метнулся в сторону, дал ему по пяткам, а потом ударил ногой в лицо. Такого в инструкциях по строевой подготовке нет, но, когда тебя воспитывают работорговцы, образование выглядит примерно так. Прием напомнил мне о шердене-плотнике (собственно, он меня ему и научил); я подумал о пиратах, и тогда до меня дошло.

Я наступил человеку с мечом на ухо, надавил, пока что-то не хрустнуло – не то чтобы я затаил обиду, – и огляделся в поисках места, где можно было бы спрятаться.

Если происходит что-то без шуток плохое, всегда требуется время на осознание. Шерденские пираты беснуются в Классисе? Да быть такого не могло. Я шмыгнул в тенистый проем и замер совершенно неподвижно. Если глаза не врали, очень даже могло. От имперской армии проку было чуть – солдаты чересчур отвлеклись на борьбу с пожаром на веревочном складе и пиратам ничего и не стоило перестрелять их, пока они метались с ведрами, лестницами и длинными крюками. Никто, казалось, не понял, что происходит, – кроме меня, но я-то не в счет. Довольно скоро во дворе не осталось ни одного имперца. Пираты стали подтягивать повозки к большим сараям и грузить их всяким добром. В Классисе никогда не было недостатка в тележках. Надо отдать шерденам должное – работали они на совесть. Чтобы бригада докеров или складских рабочих загрузила двести тележек четвертого размера за сорок минут! Видимо, в этом и состоит разница между работой на себя и по найму.

Думаю, пожар был роковой случайностью – шерденам он точно доброй погоды не сделал. Он распространился от одного сарая к другим до того, как те успели разграбить, затем уничтожил главный конюшенный блок и каретные сараи, прежде чем ветер сменил направление и огонь перекинулся на казармы и второстепенные административные блоки. То есть прямо в мою сторону. К тому времени поблизости не осталось ни солдат, ни клерков – одни только пираты. Пришлось мне снять плащ, подивившись на большое красное пятно спереди – ах да, меня же мечом задели, подумаю об этом позже, – и стянуть с мертвого пирата халат. Натянув его через голову, я с занятым видом устремился прочь из двора.

Правда, прогарцевав ярдов тридцать, я упал. Удивился поначалу, а потом дошло: а задели-то меня серьезнее, чем сначала показалось. Я чувствовал себя до смешного слабым и ужасно сонным. Затем кто-то навис надо мной – шерден с копьем в руке, – и я сначала весь напрягся, а потом подумал: «Да какая, на хрен, разница».

– С тобой все в порядке? – спросил меня пират.

Нет, повезло мне все-таки млеколицым родиться.

– Все путем, – отозвался я с земли. – Честно.

– Чушь собачья, – усмехнулся пират и рывком поднял меня на ноги. Приметил мои ботинки – жукодавы на толстой подошве – таких в простой лавке не купишь, – а потом я увидел, что он и сам в таких же. Пираты. Ботинки, снятые с мертвеца.

– Давай, – сказал он. – Обопрись на меня. Жить будешь.

Пират обнял меня за шею, потом обхватил за талию и повел к ближайшей повозке. Возница помог ему поднять меня, и они оба бережно уложили меня на огромную стопку