повлияло на нее в дальнейшем. В конце концов, устав от нравоучений, она заткнула уши и убежала в лес. С трудом ее потом нашли, свернувшуюся под кустом и мирно спавшую.

Через два-три дня после того мы с Настей сидели на высоком дереве на самом краю обрыва над рекой. Позади нас шумел сосновый лес, разделявший реку и деревню, у другого берега медленно скользила моторная лодка с двумя рыбаками в ней. Если не считать этих рыбаков, мы с Настей были совершенно одни! Но в те времена мне и в голову не могло прийти никаких запретных мыслей. Настя просто нравилась мне – как друг, как девочка, совсем не в грязном смысле.

Была пасмурная погода, приближалась гроза, ветер раскачивал сосны и особенно нашу плакучую иву, неизвестно как занесенную в эти края. Мы сидели как раз на той ветке, которая дальше других выступала над водой. В этом и была вся фишка – забраться в то место, где было опаснее всего. И, когда налетал очередной порыв ветра, мне становилось порой так страшно, что я собирался слезть, но, глядя на Настю, которая как ни в чем не бывало сидела почти на самом краю ветки и беззаботно болтала ногами, я успокаивался и продолжал смотреть сквозь листву вдаль, на другой берег и на затянутое тучами небо. В такие моменты было особенно приятно поговорить о чем-нибудь.

В деревне уже поползли слухи о том, что Паша уехал с родителями в город, в больницу. Однако совсем недавно, проходя мимо его дома, я видел, как он гулял по садику, а лицо его было крест-накрест обклеено длинными пластырями. Увидев меня, он тут же смылся.

– А! Пашка дурак и слабак! – сказала мне на это Настя. – Если бы не дядя Гриша, я бы ему еще и не так всыпала!

– Он не дурак, а подлец, – возразил я. – Девочек ведь нельзя обзывать, нас всех этому еще в садике учили.

– А я бы даже хотела родиться мальчиком, – призналась вдруг Настя. – Вы хорошие, честные, с вами можно по-настоящему дружить, вы не как девчонки, не цепляетесь к разным мелочам. А если вас обидят, можете и дать сдачи как следует. Все прямо как я мечтала.

Не помню, тогда ли это было или после, но она вдруг рассказала мне (видимо, по секрету) о том, как задолго до того случая Пашка завел ее в лесную чащу, где никого не было, и, сняв с нее трусики, «полизал ей писю». Много лет спустя я с ужасом вспоминал об этом, тогда же я понял, из-за чего произошла та ссора между ними и, признаться, даже стал завидовать толстяку.

Вот налетел особенно сильный порыв ветра, а Настя раскачала ветку, на которой мы сидели, с такой силой, что я чуть не наложил в штаны. Но боязнь опозориться перед девчонкой, пусть даже и перед такой, в очередной раз удержала меня от ухода.

– Интересно, а как наши родители поженились? – вдруг задумчиво спросила она. – Ну то есть, как получилось так, что они дружили-дружили, ну вот как мы с тобой, а потом раз – и уже навсегда вместе? И как вообще потом мы у них появились?

– Маленькая ты еще, – ответил я (хоть я был старше ее всего на два года, но считал себя уже взрослым, во всяком случае, в таких вопросах уже разбирался). – Когда вырастешь – узнаешь.

Она засмеялась своим звонким заливистым смехом.

– А когда я вырасту, я на тебе женюсь, – сказала вдруг она с совершенно серьезным выражением. – А что? Ты хороший, добрый, лучше их всех.

– Дурочка, – сказал я ей на это. – Девочки не женятся, они замуж выходят.

Она только улыбнулась в ответ, а, когда я взглянул на реку, внезапно наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. Я недоуменно уставился на нее, ведь никто меня раньше еще не целовал. Она же снова засмеялась и отвернулась. Меж тем загремел гром; пора было уходить. Пока я осторожно слезал с ивы, нащупывая ногами ветки, Настя с обезьяньей ловкостью спустилась вниз, хватаясь за ветки одними только руками. К тому времени, как я оказался на земле, она давно уже стояла там, пританцовывая на месте.

Надо сказать, ее мать сдержала свое обещание и запретила дочке играть в футбол с нами. Ира должна была строго следить за тем, чтобы она не появлялась на поле. Но Настя, как всегда, нашла из этого выход. Придя на поле, она не стала играть, а села в густую траву и оттуда наблюдала за нами. Иногда даже, когда мяч улетал в ее сторону, она подавала его нам, как и раньше. Многие ее звали на поле, но она отказывалась, зная, что Ира ходит неподалеку и не упустит случая рассказать все матери. Солнце уже клонилось к горизонту, и его багровые лучи просвечивали сквозь верхушки сосен того самого леса, где мы недавно гуляли. Несколько раз Ира прибегала на поле, звала сестру домой, но та каждый раз отрицательно мотала головой. Выглядело это примерно так:

Первый раз:

– Настя, иди домой! Стемнеет скоро!

Второй раз:

– Настя, домой скорее! Мама волнуется!

И третий:

– Насть, ну сколько можно? Ты специально над нами издеваешься? Домой, быстро, я сказала!

Уже сами пацаны начали подшучивать над ней, крича высокими голосами: «На-астя! Иди домой!» А Вася, пробегая мимо, весело крикнул:

– Настя, домой! А то письку застудишь!

Случайно или нет, но в тот день на ней было только ее вечное розовое платье, а под ним – ничего. И это было явно заметно. На Васин комментарий она ничего не ответила, только переменила позу, сев так, что колени еще больше раздвинулись, и ее «хозяйство» стало видно еще лучше. Понятия не имею, зачем она это делала.

Наконец выведенная из терпения Ира схватила Настю за руку и практически силой утащила домой. Солнце меж тем окончательно зашло, мы забили еще пару голов и разошлись по домам.

На другой день рано утром Настя проснулась от какого-то неприятного жжения в интимном месте. Жжение это было настолько сильным и непривычным для нее, что она даже заплакала, что в то время случалось с ней редко. Прибежавшие домашние по очереди осмотрели ее вагину и пришли в ужас: внутри нее к стенке присосался клещ. Паразита вытравили народным способом, с помощью нитки и подсолнечного масла, но теперь надо было везти ее в больницу в райцентр, сделать прививку и осмотреть место укуса. После бесчисленных женских охов, ахов, плачей и восклицаний, среди которых укушенная выглядела