Вот в эту-то борьбу могущественных надмир-ных сил и оказывается втянут главный герой романа — скромный и ироничный научный сотрудник некоего Института трансперсональной психологии Константин Ризин, в образе которого, как без труда можно догадаться, автор выводит самого себя. (Особенно примечательными в данном контексте оказываются перемежающие сюжет интерлюдии, представляющие собой зарисовки из жизни главного героя, по которым, судя по отзывам людей, близко знавших Евгения Алексеевича, можно вполне писать духовную и событийную биографию самого Торчинова.) Декорациями почти детективного действа, в ходе которого герои романа пытаются понять суть таинственных событий и интеллектуальным путем «вычислить» посланца потусторонних сил, служат реалии повседневного быта научных учреждений и их сотрудников, которые, надо признать, удаются автору гораздо лучше собственно «детективной» сюжетной линии. Эти реалии выведены столь точно и ярко, с таким искрометным юмором и знанием деталей, что приведут в восторг любого мало-мальски знакомого с научной средой человека.

Забавно и то, что, несмотря на предварительное стандартное уведомление о том, что «персонажи и учреждения, упомянутые в этом произведении, являются вымышленными», во всех этих «персонажах и учреждениях» (начиная с самого «Института трансперсональной психологии РАН») достаточно легко угадываются реально существующие места и люди, имеющие отношение к научному миру Петербурга. Скорее всего, это говорит о том, что автор вряд ли изначально планировал выносить свой роман на суд широкой аудитории. А поскольку книга наверняка была рассчитана прежде всего на коллег, написана она без всякого снисхождения к интеллектуальному уровню читателя и требует от него в этом плане достаточно серьезной подготовки. Зачастую авторские объяснения в тексте на самом деле являются лишь отсылками к иным культурным пластам, к тем терминам и реалиям, которые кажутся Торчинову общеизвестными (да, наверно, в сфере его общения и были таковыми). Мы, насколько могли, попытались облегчить жизнь широкому кругу читателей, дав минимально необходимый комментарий к малоизвестным именам и понятиям, которые в тексте не поясняются или толкуются указанным выше образом. Но все же превращать захватывающий художественный текст в некое подобие научной работы с подробными и нудными разъяснениями всего и вся мы сочли явно неправильным и ненужным. Так что читайте, разбирайтесь, получайте удовольствие. А если эта книга, благодаря своим «трудностям», к тому же подтолкнет кого-то к более тщательному изучению буддизма, каббалы или христианства, издатели посчитают свои задачу не просто выполненной, а перевыполненной. Полагаем, в этом с нами был бы согласен и сам автор.

В заключение хотелось бы выразить огромную благодарность вдове Евгения Алексеевича Яне Мстиславовне Боевой за совершенно бескорыстно предоставленную возможность опубликовать неизвестный ранее текст замечательного петербургского ученого, а также Евгению Александровичу Кию — за помощь, оказанную как при написании этой статьи, так и буквально на всех этапах реализации данного издательского проекта.

Ю. С. Довженко, издатель

Свет, один лишь Свет, бесконечный, безграничный, сиял до начала начал всех времен, и не было ничего, кроме Света. И возжелал Свет создать миры, но не было места для миров, ибо Свет был всем, и не было ничего, кроме Света. И тогда Свет сократился, ушел из центральной точки (но где центр Бесконечности, не повсюду ли в равной мере?), и там, откуда ушел он, возникла зияющая пустота Ничто, разрыв в основах ткани бытия. И вот туда, в лоно миров, Свет направил свой луч творящий, миры сотворяя им, словно кистью художник. И так появилось соцветие вселенных.

Но возжелал творить не весь Свет безначальный. Боренье в нем самом возникло, и раскололось бытие, само себе ответить не способно на вопрос, творить или не творить. Часть Светов восприняла творение словно бунт против предвечного покоя Абсолюта и отвергла даже мысль о том, чтобы участвовать в творении. Тогда творящий Свет, преодолев сопротивление Света, отвергшего творение, его связал своим могучим Словом и вверг в пустотное пространство небытия, в глубины бездны пустоты ничто, там заточив его. С тех пор Светы, отвергшие творение, подобные драконам светозарным, таятся там, мечтая выйти на свободу и возвратиться к незыблемому покою Абсолюта. И иногда, лишь крайне редко, тонким излучениям отвергшего творение Светам удается освободиться из темницы и выйти в мир, ими ненавидимый премного. И если так случается, то мир бывает подвержен потрясениям немалым.

Я снова взялся за резную медную ручку массивной старинной входной двери института. Собственно, я делаю это как минимум два раза в неделю уже несколько лет, но всегда делаю осознанно. Эта осознанность родилась в мой первый рабочий день в институте, когда я взялся за ручку этой самой двери и подумал, что вхожу туда, откуда выйду (в конечном итоге, конечно), только тогда, когда из меня выйдет жизнь. С тех пор я вспоминал об этом всегда, когда брался за дверную ручку, входя в институт. Так было и сегодня, в хмурый и дождливый, но теплый июньский день первого года XXI века.

Институт, о котором я говорю (кстати, позволю себе представиться: Ризин Константин Владимирович, научный сотрудник, кандидат психологических наук), это знаменитый Институт трансперсональной психологии Российской академии наук, а точнее — Санкт-Петербургское отделение этого института, сокращенно — СПбО ИТП РАН. Далее я буду называть его или ИТП, или просто институтом. Так вот, институт этот располагался в прекрасном месте: на Английской (бывшей Красного Флота) набережной, в старинном великокняжеском особняке, построенном архитектором Винтерницем в середине теперь уже ставшего позапрошлым века прямо напротив Академии художеств с ее знаменитыми древнеегипетскими сфинксами. Институт весьма котировался в научном сообществе, считался одним из крупнейших научных центров мира и работать в нем (по крайней мере до коллапса российской науки в эпоху великих реформ) было престижно и респектабельно. Поэтому за ручку входной двери я всегда брался с удовольствием. Так было и на этот раз, несмотря на то что влажная, липкая, дождливая летняя погода рождала сонливость, чреватую головной болью (я уже много лет страдаю гипертонией или, как теперь стало модно говорить, гипертензией). Ну не буду больше томить читателя, держась за эту пресловутую ручку, войду все-таки внутрь.