— Молодой человек, вы знаете, мне самому хотелось уже давно поведать кому-нибудь о том, что пришлось пережить тогда — признался дедушка.

— Но, почему было не рассказать кому-нибудь из родственников? Например… — хотел было предложить Алексей кандидатуру Анастасии.

— Настеньке? Так она еще совсем ребенок, чтобы такие вещи знать. К тому же не для женских ушей слушать о том, что творили с детьми эти изверги — сказал дедушка.

— Хорошо, Юрий Михайлович, вы можете рассказать о том, что там происходило. Меня интересует то как вы смогли выжить, известны ли вам конкретные примеры использования детей в научных исследованиях немецких врачей. Известно ли вам что-нибудь? — спросил журналист.

Юрий Михайлович немного замялся, просидев так с минуту, он вздохнул, откашлялся и начал свое повествование, которое Алексей старался записывать.

— Нас привезли поездом, смрадный запах в затхлом вагоне стоял который день. Сквозь мельчайшие щели между досками мы увидели красные кирпичные стены, открытые железные ворота, через которые мы проехали на территорию концентрационного лагеря. Открылись запечатанные двери и народ буквально повалился на свежий воздух. Полумертвые, голодные они уже не держались за эту жизнь, их не пугало то, что происходило в Освенциме. Уставшие, голодные, без еды и воды взрослые, старики, дети — все, кто оставался в живых были на грани жизни и смерти. Нас выгоняли на разгрузочную рампу, где стояли немцы в форме, крича в толпу «Nach rechts!», «Nach Links!». Стоявший там же, за небольшим ограждением немец спрашивал «Zwillinge?». Я тогда ничего не понимал, для меня было важно не услышать хоть что-то похожее на «русо» или тому подобное. Как оказалось позже, нас все равно определили. Советские заключенные получали паек гораздо меньших объемов, чем те же венгры или цыгане, работавшие с нами. Кто-то из родителей уже тогда подумал, что в первую очередь заберут детей, тогда они прятали их в толпе. Родители, чьи близнецы попадались на глаза немцам были обречены. Их детей отводили отдельно от остальной массы, которую вели на убой. В ходе так называемой «селекции» меня отобрали в отряд, работающий в крематории. Самую многочисленную колонну из стариков, женщин и мужчин с ранениями или явными отклонениями по здоровью теснили отдельно. Их вели в сторону газовой камеры, которая располагалась здесь же на территории. Это было прямоугольное здание с большой трубой. Всех без исключения на входе встречала надпись из металлических букв, располагавшихся в виде кривой дуги. Кто-то из бредущих рядом со мной перевел загадочные буквы.

— Труд ведет к свободе — попытался проговорить тот, кого я даже не увидел в большой толпе.

Нас — рабочий класс отвели на регистрацию, затем выдали одежду и погнали к деревянным баракам, которые я сперва принял за конюшни. Впрочем, молодой человек, это и впрямь оказались конюшни, переделанные под спальные места для нас. Произвели перекличку, после которой и началась жизнь за колючим забором. Работа в крематории началась очень быстро, печи в крематории номер три работали безостановочно. Мертвые тела подтаскивали к жаровням, после чего на специальные носилки клали обмякшие, а порой задубевшие туловища, те сгорали практически дотла. Там я увязался за одним мужчиной, он объяснял принцип работы печи, когда мы стояли с ним в паре.

— Главное, не трать много сил, пока они не смотрят, старайся делать все медленно и осторожно — советовал он. Прибывая тогда в полнейшем шоке, я забыл спросить у него хотя бы имя, поэтому следующие несколько недель я называл его просто дядей. На удивление, он тоже не осведомлялся, как зовут меня. Вероятно, для того, чтобы не возникло человеческой привязанности. Вы знаете, там вообще было мало чего человеческого. Когда нам все-таки удавалось вернуться в бараки, мы падали на деревянные трёхъярусные нары, выложенные из гнилых досок. На длиннющую полосу подобных лежанок во всем бараке была всего одна печь. Она никогда практически не работала и не спасала от ночного и зимнего холодов. Мне удалось не умереть от той сырости и мороза только потому, что большую часть времени я работал у горячих крематориев, которые согревали после ночных заморозков.

Однажды один из рабочих попытался бежать. Я не сразу обратил внимание, когда в воздухе раздался звук выстрела. Я вздрогнул, подтаскивая к горячей печи очередной труп.

— Запомни, не делай резких движений, особенно когда стоишь без работы. Это им очень не нравится, если захочешь умереть, просто беги, и они тебя пристрелят. А хочешь жить, то продолжай работать, как ни в чем не бывало. Даже если в какой-то момент меня убьют, просто затолкай в эту штуковину и мое тело — сказав это, дядя постучал по металлическому корпусу печи, в которой догорали очередные останки.

Дядя научил меня тому, как можно было выжить, не смотря на ужаснейшие условия содержания. Не знаю почему, но кроме трупов, которые мы буквально вытаскивали силой из камер с газом, людей туда пихали, словно сельдь в бочку, привозили трупы с вагонов, тех кто доехать сюда так и не смог. А так же жертв местной больницы, которых дядя мне запрещал брать голыми руками. Под конец работы запотевшая повязка на нос, которую, кстати говоря, тоже он сказал мне одевать, полностью вымокала, воды нам не давали от слова совсем. Поэтому приходилось выжимать ее и пить, корчась от рвоты. Какие-то из тел были заражены туберкулезом, среди рабочих, кто вкалывал без повязок или перчаток были те, кто начинал харкать кровью и уже через пару дней на сырой лежанке сваливались без признаков жизни.

Надсмотрщики были очень педантичны, в том плане, что тела умерших прямо на рабочем месте отправлялись непосредственно в печи, несколько раз так засунули человека, который просто потерял сознание, пока доносил до крематория очередную жертву. Будучи уже внутри адской машины, он пришел в себя. Во всем крематории раздался истошный крик, плач и вопли, которые доносились из злосчастной печи. Зеваки было попытались его достать, вынув из пламени раскаленные носилки с обуглившимся человеком, к этому времени он уже не подавал признаков жизни. Тогда бедолаги просто засунули его обратно, где он сгорел уже под шум работающих машин.

— Они применяли силу по отношению к вам? — задал было вопрос Алексей. Он дал себе небольшой перерыв, рука заметно стала отставать от Юрия Михайловича, который все продолжал посвящать его в новые и новые подробности.

— Им это было не нужно. По крайней мере, когда мы слушались, нас не били. Мы старались беспрекословно выполнять их команды, тогда от нас требовали только дисциплины и