странными или, по крайней мере, нелогичными. Например, никто сегодня не считает, что абсолютным регулятором поведения должны служить категории «чести», что «верность» патрону выше преданности родине и народу (а что такое «народ», тогда вообще никто еще не знал), что лишь семейно-родовая солидарность обеспечит человеку и спокойствие, и уважение в социуме, что религиозность есть обязательная примета «хорошего человека», что блага своей душе на том свете он скорее достигнет, если его тело будет погребено «рядом с предками» на семейном кладбище, и тому подобное. Эти поведенческие стереотипы стали понемногу расшатываться уже в Новое время, потом все это усугубилось в ХIХ столетии с появлением разночинцев. А окончательно их развеяли две ужасные войны на уничтожение, нацизм и советский тоталитаризм, целенаправленное истребление целых народов, чистки инакомыслящих.

В Советском Союзе это дополнилось еще и принудительной «коллективизацией» – от быта до так называемой общественной жизни, когда все были обязаны «ходить в ногу», говорить только то, что нужно, и думать одинаково. Большевистский эксперимент над «человеческим материалом» не оставил и следа от старых поведенческих стереотипов, которые еще кое-где тлели в сельских общинах.

В течение последних десятилетий, после так называемого антропологического поворота в историографии, проявилась приоритетная историческая заинтересованность: что же окружает человека, что он делает, ест, как работает, чем болеет, как организовывает свой быт, семейную и сексуальную жизнь. Эти проблемы считаются «повседневной историей». Ранее это было делом этнологов, а теперь банальная каждодневность набирает все большую популярность среди исследователей. Когда в 1984 году по курсу «Истории СССР» в университете нужно было написать реферат, я выбрал тему о Лже-Дмитрии, которого давно считаю настоящим Рюриковичем – последним – на московском престоле. Мой преподаватель Вячеслав Мордвинцев прочел реферат с удовольствием, но отметил, что так историки не пишут. Я это запомнил. Большинство моих коллег, увлекшись принятыми в советской историографии «социальными волнениями», писали скучно, а мои книги покупают и читают с удовольствием.

Рассмотрим еще один из участков науки, ставший в последнее время особо популярным – «историческая память». Его целью является изучение «памяти общественности», а конкретнее того, как образ прошлого утверждается и воспринимается в коллективном сознании определенной общности: посредством мемориальной практики, искусства, памятников героям или определенным событиям, названиям улиц; учебной литературы и так далее. Отдельным аспектом таких исследований является сознательная корреляция такой «памяти» с учетом сегодняшних потребностей со стороны государства или «глашатаев» соответствующей идеологии. Пример – особенно яркий и сохранившийся в нашей памяти, – идеологическая политика Советского государства. Но не только это, достаточно примеров мы находим вокруг себя и сегодня.

И наконец, за последние десятилетия очень возрос интерес к развитию религиозного сознания человека. Представьте себе, сколько тут можно сочинить сюжетов, причем на разном материале, с использованием многочисленных конфессиональных сред. Поклонения чудотворным иконам и реликвиям, изменения в проповедничестве, география паломничества, трансформация теологических доктрин в восприятии мирян, реакция официальной церкви на нужды времени и, наконец, демонология и вера в сверхъестественные явления.

И самое важное: существует «две истории». Первая, академическая, не обязанная служить никому и ничему, ни воспевать, ни пропагандировать. Другая – популярная, и именно ее время от времени мы видим в киноверсиях, в художественной литературе, театре, на страницах газет, а особенно в выступлениях политиков… При этом важнейшее пожелание составителям учебников – социализировать ученика в школе, то есть без лишних сложностей рассказать ребенку, гражданином какой страны он является, к какому народу принадлежит, какими были трагические и славные страницы истории этого народа и тому подобное. Именно из «школьного продукта» формируется каркас, который позже будет обрастать деталями и нюансами в упомянутой выше популяризации «нашего» прошлого, а отсюда – содействовать утверждению национальной идентичности. Но хочу заметить: сегодня академическая наука служит власти, а популярная, бывает, иногда и народу.

В последнее время особенно остро ставится вопрос: на каком языке писать книги по истории. Я предпочитаю писать на русском языке, но не потому, что я им владею лучше. Главное то, что люди, живущие за пределами нашей страны, лишены возможности познакомиться с нашей истинной историей. Их пичкают сотнями книг, где все, что касается Украины, изложено лживо и тенденциозно! И как же им узнать правду о нашей стране, о ее истории и людях? О гетманах за последнее время написано немало, а вот о литовско-руських князьях, духовных святителях и просветителях в Украине почти ничего нет. Только издательство «Балтия-друк» заполняет эту пустоту.

В книгах, которые повествуют об эпохе XIV – XVII веков совсем мало страниц. И не потому, что недостаточно сведений, а скорее всего потому, что как-то неудобно писателям ХIХ века и историкам прошлого столетия вспоминать о литовско-руськом периоде. Дело в том, что ученые имперские… неважно какой империи, российской или советской, не очень любили излагать истории народов, которые по культуре, образованности и по своему государственному строю были более прогрессивными и развитыми.

Когда московские князья, чтобы получить ярлык на правление, целовали сапоги монгольских ханов, поляки, руськие и литовцы строили мощное государство и, не побоимся сказать, создали настоящую шляхетскую республику – Речь Посполиту, в которой право голоса и выбора руководителя имело 10 % всего населения. А это немало! Сейчас, в начале XXI века, не все европейские государства могут этим похвастаться. Немного позже опишу этот период более подробно. К тому же вульгарная историография, утверждавшая, что социализм и коммунизм в стране можно построить и во враждебном социально-идеологическом окружении, старалась не упоминать эти «неудобные» государства. СССР, по их мнению, был островом, вокруг которого бушевал безбрежный, чуждый и темный океан. Поэтому, обучаясь на историческом факультете Киевского университета, я был несказанно удивлен тем, что историю Вавилона и шумеров мы изучали, а вот историю Польши, Белоруссии – нет! При этом два года нам читали курс о Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), не углубляясь в причины – почему во всех странах были коммунистические партии, а в Польше – нет. Это тема другой книги, а вот причина ясна: польскую компартию ликвидировали и исключили из Коминтерна в 1939 году, как раз перед нападением нацистской Германии и Советского Союза.

Доктор исторических наук Виктор Брехуненко считает, что всё, связанное с литовским периодом в Украине, а также украинские города, получившие Магдебургское право, род Острожских, личность князя Свидригайло требуют не только тщательного освещения, но и знакомства с ними как можно более широких слоев населения нашей страны.

Задача этой книги – хотя бы вкратце рассказать об этом важнейшем периоде становления нашего государства. В ней есть разные страницы, без которых все равно не обойтись – это имело место. Те, кто получал образование в советских вузах, прекрасно научились пропускать мимо ушей, а тем более сознания,