Кнут считал, что, по крайней мере, есть смысл ориентироваться на то самое место, откуда доносился сигнал. Хотя никакой уверенности в том, что им будет сопутствовать удача, нет. Морской лёд находится в постоянном движении. Льдина, на которой располагалась экспедиция, могла и сместиться на много километров в течение прошедших после вызова суток.

За долгое время поисков мимо них скользили льды – и никакого следа от экспедиции. Никто из них, тех, кто находился на борту вертолёта, ничего не сказал, хотя всех тревожило одно и то же обстоятельство. Топлива в вертолёте хватило бы не более чем на несколько коротких раундов разведки. Ясно, что им следовало поворачивать назад. Последнее, что пытался сделать командир экипажа, это совершить ещё пару-тройку кругов над обозначенной позицией. Все сидели как вкопанные и напряжённо разглядывали торосы и полыньи, тени и узоры. В последнем из них зоркие глаза механика сквозь отверстие в облаках разглядели палатку.

Лагерь представлял собой жалкое зрелище. Уже с высоты нескольких сотен метров Кнуту удалось понять, что ситуация там, на льдине, сложилась критическая. Одна из палаток стояла вертикально, другая завалилась набок. Ткань трепетала на ветру, словно ветошь. Самих полярников не было видно.

Они, вероятно, все вместе находились в той палатке, которая пока ещё устояла под напором ветра. Её конус едва угадывался за высоким торосом.

Кнут наклонился вперёд и всматривался вдаль, но смог разглядеть только одни из двух саней, с которыми экспедиция начинала свой маршрут. Чуть поодаль лежали собаки, в упряжке, вытянувшейся по льду. Они не двигались, лежали как тёмные комки на снегу и не обнаруживали никаких признаков жизни. Собаки всегда бурно реагируют на грохот мотора – вскакивают и бегут с громким лаем.

Кнут взял бинокль, его взгляд скользил взад и вперёд по местности. Обычно разглядеть белых медведей с высоты не так уж и сложно. Огромные звери имеют пожелтевший окрас, который резко контрастирует с ослепительно белым снегом. Видимость была хорошая, хотя облака висели низко. Можно было бы разглядеть даже следы зверя. Но никаких медведей или их характерных следов не наблюдалось.

Командир экипажа сообщил по радио на Шпицберген: они обнаружили местонахождение экспедиции и совершают облёт лагеря в последний раз – с целью найти подходящее место для посадки.

Он посадил вертолёт на некотором расстоянии от палатки – очень бережно и осторожно, так, словно боялся разбить яйца в корзинке. Первым из вертолёта вышел механик, он закрыл за собой дверь в пассажирскую кабину, осторожно сделал круг по льду и присмотрелся к полыньям и трещинам. Только через несколько минут он дал сигнал пилотам, что место для посадки выглядит надёжно. Мотор постепенно сбрасывал скорость и в конце концов полностью заглох. Теперь можно спокойно спускаться на льдину.

Кнут выполз из пассажирской кабины, немного размялся и огляделся вокруг. После шума вертолёта тишина буквально оглушала. Ледяные равнины и длинные синие тени простиралась до самого горизонта. Очень непривычное ощущение – оказаться здесь, на льдине, посреди Северного Ледовитого океана. Он почувствовал себя крошечной точкой. Никаких признаков жизни, никаких движений или звуков. Только ветер, который накидал целый сугроб снега к его ботинкам. Никто из участников экспедиции не вылезает из палаток. Никаких собак, которые отряхиваются от снега так, что звенят цепи упряжки. Лагерь и впрямь казался покинутым.

Кнут сделал несколько шагов. Ветер бил по щекам. Он подтянул молнию на комбинезоне до самого горла, одним махом надел на себя шапку и перчатки. Ему вдруг показалось, что с экспедицией могло что-то случиться. Чувство было настолько реальным, что он вздрогнул, когда к нему подошёл командир экипажа Тур Бергерюд. Через плечо у него висела винтовка.

– У нас не так много времени, – сказал он.

– Они должны быть где-то здесь. Они не могли бросить лагерь и всё снаряжение.

Кнут направился к конусообразной палатке. Тур Бергерюд последовал за ним. Они оглядывались на каждом шагу. Снег скрипел под ногами. Кнут подумал, что на самом деле по снегу можно вычислить степень холода. Он даже где-то читал, что у холода есть свой запах – он пахнет железом. Но здесь пахло только морем.

Двое мужчин перелезли через высокий торос, который они видели ещё с борта вертолёта, перекатились на другую сторону и приблизились вплотную к палатке. Пока никаких неожиданностей.

К верхушке штанги был прикреплён ободранный норвежский вымпел. Из палатки не доносилось ни звука. Неужели участники экспедиции проявили такое преступное легкомыслие – включили примус, чтобы согреться, и отравились угарным газом? Неужели они наткнутся на четыре замёрзших трупа, лежащих в полумраке в глубине палатки? Кнут задержал дыхание и дёрнул за верёвку, которая закрывала вход в палатку.

Все четыре участника экспедиции спали. Они лежали бок о бок, как анчоусы в консервной банке, ногами или головами в сторону выхода. Затхлый дух плоти и кислый запах дыма ударили Кнуту в нос, когда он просунул голову внутрь.

Ещё какое-то мгновение ничего не происходило, а затем в спальных мешках началось медленное шевеление. Неопрятное бородатое лицо торчало из ближайшего спального мешка. Опухшие глаза медленно моргнули и посмотрели на вход в палатку.

Внутри палатки было почти так же холодно, как снаружи. Слой плотной хлопчатобумажной ткани, обдуваемый ветром, придавал обстановке некоторый уют. Влажное дыхание людей оседало в виде инея на красной брезентовой ткани. Пространство было ограничено – возможно, два с половиной на два с половиной метра. Пол покрыт плотным зелёным пластиком, который лежал прямо на льду без какой-либо изоляции. Палатка крепилась на основную штангу и четыре штанги по углам. На потолке между штангами натянули сеть, и на ней сохли варежки. На полу лежали рюкзаки и одежда. Посреди спальных мешков стояла низкая алюминиевая подставка с примусом.

Кнут продвинулся дальше, сбросил с себя ботинки. Нога его запуталась в ткани палатки, он немного замешкался. В конце концов ему удалось полностью войти внутрь. Ближайший из мужчин подтянул под себя ноги.

– Я от губернатора, – сказал он и почувствовал себя немного неловко.

Наверняка этого можно было и не говорить. Ведь всем было ясно, кто он и откуда.

Один из участников экспедиции сел и прислонился спиной к задней стене палатки, он заморгал от яркого света – глаза у него были сонные. Кнут узнал Мадса Фрииса. Из другого спального мешка выплыло знакомое лицо – это был начальник экспедиции Карстен Хауге собственной персоной. Взъерошенная светлая шевелюра и борода, узкое лицо. Усмешка, которая так эффектно выглядела на фотографиях. Он поднял руки в воздухе и зевнул, извлёк откуда-то свитер грубой вязки, который надел через голову.

– Ничего себе ночка выдалась, – сказал он. – Может быть, потому мы и не услышали шум вертолёта?

Он извинился, что они оказались не готовы к визиту.

Узнать полярников можно было с большим трудом. За тот короткий промежуток времени, который миновал с тех пор, как они покинули Шпицберген, их внешний вид сильно изменился – мороз и дым обветрили их лица, глаза опухли и покраснели. Все они выглядели немного растерянными. Неужели они забыли, что они встречались с Кнутом раньше – и не раз?