добейти (четверостишие). Русский ученый А. А. Ромаскевич, впоследствии профессор Ленинградского университета, во время своих поездок по южному Ирану сумел записать четыреста четверостиший, переводы которых вместе с персидским текстом и транскрипцией были опубликованы[3]. Ученый считал, что происхождение этой поэтической формы восходит к далекому домусульманскому прошлому. В самом деле, в «Авесте» — священной книге зороастрийцев[4] — часть стихов состояла (по Ромаскевичу) из ряда четырехстрочных строф, причем каждая строка (стих) содержала в себе одиннадцать слогов. Такова же поэтика и народных четверостиший.

Спустя четверть века, то есть уже в 30-х годах, когда иранцы занялись своим фольклором, крупнейший поэт и филолог-стилист Малек ош-шоар Бахар подтвердил доисламские истоки народных четверостиший, добавив к этому, что они по своему метру напоминают силлабику стихов последнего доисламского периода Сасанидов. Конечно, параллельное развитие классической литературы и фольклора не могло не сказаться на метрической системе народной поэзии. Со временем фольклор, как и письменная поэзия, воспринял аруз, просодию арабского происхождения, по которой стих образуется путем определенного чередования коротких и долгих слогов. Но и отступлений от строгостей аруза в поэтическом фольклоре было сколько угодно, тем более что добейти не декламируются, а поются. При пении же исполнитель имеет большую возможность свободно обращаться с поэтическим размером. В одиннадцатисложном добейти третья строка, как правило, содержит не одиннадцать, а тринадцать слогов. А иногда, хотя и редко, встречаются более длинные стихи или совсем короткие, в семь слогов. То, что народные четверостишия не укладываются в рамки аруза, по-видимому, и является одной из причин, по которой иранцы никогда не называют их «робаи»[5], хотя они с робаи имеют много других общих признаков. Прежде всего, четверостишия, как и робаи, вполне самостоятельные произведения, содержащие законченную мысль. Даже в тех случаях, когда иранские фольклористы пытаются из отдельных четверостишии составить своего рода песню на определенную тему и озаглавливают их «Одиночество», «Верность», «Разлука», «Чужбина», каждое четверостишие такой песни продолжает жить своей жизнью, остается самостоятельным и независимым от соседних.

С робаи совпадает и порядок рифм: а а б а или а а а а. Правда, в больших фольклорных сборниках, изданных в Иране в 60-70-х годах, отдельно помещаются так называемые «добейтихайе масневи», то есть четверостишия с парной рифмой. Их меньше, но достаточно много.

Добейти можно отнести к лирическому роду поэзии. Четверостишия эти не только излагают факт или событие, но выражают и отношение к нему, дают оценку. Исполнители их, чаще всего безвестные певцы, пели о любви, о красоте возлюбленной, о радости свидания с ней, о страданиях от неразделенной любви, о неисполнившихся желаниях, о верности и, наоборот, о неверности любимой. Главные герои любовных песен — молодые люди, юноши и девушки. Их мысли, чувства и переживания — вот основное содержание песен-четверостиший. Вместе с тем народные четверостишия в полной мере насыщены бытовым материалом, в них отчетливо слышны разнообразные жизненные обстоятельства, грустные мотивы, обусловившие их возникновение.

Во многих песнях безвестные сочинители жалуются на горькую судьбу и одиночество, на препятствия в любви, возникающие на почве социального неравенства. Мысль о том, что для бедного человека закрыты все пути, а богатому все доступно, проходит через многие народные песни.

Пришла весна, цветут сады, пора цветы срывать,

Алеют девичьи уста, пора их целовать,

Алеют девичьи уста, душистой пахнут амброй,

Да, очевидно, богачам достанутся опять.

Так же, как и на Руси, в Иране с давних времен существовал отхожий промысел. Молодые люди уходили из своих селений на заработки, чтобы как-то помочь семье. В родных местах они оставляли друзей, возлюбленных и близких, а на чужбине сталкивались с жизнью, полной лишений. Человек, попавший в непривычную для него среду, неустроенный и бесприютный, подолгу оставался чужим для окружающих, остро переживал это состояние. Так рождались отдельные четверостишия, а потом циклы песен, которые иранцы называют «гариби» — «чужбинные». В них бедный человек вдали от родины горько сетует на презрительное и грубое к себе отношение.

Чужбина! Где радость? Увы, далека.

Ну разве на миг здесь оставит тоска?

К чужим попадешь — полетят пух и перья,

Так птицы всей стаей клюют чужака.

Солдатская служба для простого иранца — время нелегких испытаний. В персидском фольклоре нет длинных песен о солдатчине, как в русском. Но отдельные четверостишия, в которых нашли отражение тяготы военной службы, встречаются достаточно часто. Судя по содержанию, большая часть из них относится к XIX веку, когда велись междоусобные феодальные войны, и к 20-30-м годам нашего века — ко временам борьбы Реза-шаха Пехлеви за укрепление центральной власти в стране. Есть записи и очень поздние: «Под звон велосипедного звонка// ко мне мой милый катит из полка» и другие. Любопытно, что солдатские четверостишия довольно часто исполняются женщинами, которые воодушевляют своих любимых перед боем и выражают готовность помочь им или в самых нежных словах и выражениях утешают раненых, оплакивают убитых.

Все отдам я за стан и осанку твою,

За оружье твое жизнь свою отдаю,

Мне сказали: идешь ты сражаться с Насером[6],

Стану птицей, чтоб друга увидеть в бою.

На простых иранцев, создателей поэтического фольклора, значительное влияние оказывал и продолжает оказывать ислам. Ряд добейти утверждает мусульманские обычаи, поддерживает исторически сложившиеся традиции. Однако чисто религиозных песнопений в иранском фольклоре крайне мало. Если в прошлом веке бродячие дервиши в какой-то мере способствовали распространению песен религиозного содержания, то с исчезновением дервишей исчезли и песни, в которых восхвалялись деяния пророка и шиитских имамов[7]. В то же время простые люди часто обращаются к Аллаху, пророку Мухаммеду, имаму Али за помощью в разрешении трудных жизненных дел. Они верят в неотвратимость судьбы и в предопределение неба, которое, как видно из песен, временами посылает человеку не только удачу, но и несчастья, страдания и беды. И тут уж певец не выдерживает и проклинает и небо, и того, кто создал его, и даже Коран с его предписаниями.

С крыши тайком на тебя я гляжу, дорогая,

Взял я Коран, на тебя ворожу, дорогая,

Если Коран нагадает в любви неуспех,

Мигом его разорву я за лжу, дорогая.

В иранских публикациях фольклора попадаются четверостишия, к которым, по-видимому, прикоснулась рука вдумчивого народного поэта, возможно, часть из них прошла обработку более опытных исполнителей. Именно в них содержатся поистине философские раздумья о смысле