Бивни купологлавов вонзались в землю, выбрасывая наверх червей, жуков и сочные белые корни папоротника, хрустящие на их плоских коренных зубах. Это стадо слишком далеко отошло от гнездовья киринок, чтобы их предупредили испуганные голоса летунов. Попрыгунья была, конечно, чересчур велика, чтобы подкрасться незаметно, но ей не было в том нужды.

Оглушительный рык Попрыгуньи пронесся над рекой. Купологлавы испуганно взвизгнули, бросаясь прочь. Попрыгунья рванулась вперед чуть раньше, мышцы заходили под кожей, сердце забилось чаще от азарта и предвкушения погони.

Красно-коричневые спины мелькали среди листьев и хвои. Купологлавы бежали быстро, но Попрыгунья легко развивала в беге до пятидесяти километров в час – и удерживала такую скорость по полчаса, легко догоняя резвых нахарамнов. К тому же она гнала купологлавов в сторону пляжа, где с ней и подавно никто не мог тягаться.

Трава расступилась. Бегущий последним купологлав истошно завизжал, уже чувствуя на затылке дыхание Попрыгуньи. На бегу он метнулся в сторону, но Попрыгунья угадала его маневр и в рывке сшибла ударом когтистой лапы. Длинные сильные челюсти Попрыгуньи сомкнулись – и предсмертный визг купологлава сменился хрустом ломающихся костей.

Покончив с трапезой, Попрыгунья сыто облизнулась. Вновь занялась туалетом, тщательно приводя в порядок атласный черный мех. От разлива дул прохладный ветер, но ближе к полудню полуостров должна была окутать влажная жара. На севере вставала облачная гряда, предвещая дождь, впрочем, прогноз погоды находился далеко за пределами мыслительных способностей Попрыгуньи. Вытянув лапы и подобрав под себя хвост, она расселась на песке, облизывая передние лапы и вычищая свой пушистый синеватый живот и окровавленную черную манишку.

Слух Попрыгуньи был почти таким же острым, как и зрение, поэтому пришедший с небес тихий гул она уловила довольно скоро. Недоуменно встала, сторожко вскинув уши. Увидела приближающуюся со стороны большой реки белую полосу, пересекающую темно-синее небо.

Попрыгунья с любопытством склонила голову, наблюдая за растущим инверсионным следом. Гул рос, превращаясь в грохот. Виверниды испуганно вскричали, срываясь с ветвей. Далеко отсюда касси-вожак покосился на крылатую тень, за которой тянулся хвост белого пламени, и перешел на быструю рысь, уводя свою стаю прочь от полуострова.

Но Попрыгунья осталась на месте.

Это был ее охотничий участок. Ее территория, и она не собиралась отдавать ее без боя. Она не боялась тех, кто мог атаковать с неба – даже если оно грохотало и рычало, как целое стадо касси.

Стальной треугольник качнулся, подставляясь под набегающий поток и снижая скорость. За кормой протянулся белый купол тормозного парашюта. Донные дюзы пробудились, и машина встала на огонь. Попрыгунье не доводилось до этого видеть лесной пожар своими глазами, но полыхающее в небе голубое пламя пробудило в ней древние инстинкты. Она шагнула назад, еще и еще. Хвост бешено бил по сторонам, вздымая песок. Стремление защищать территорию и инстинкт самосохранения боролись под ее черепом.

Грохочущий и пылающий пришелец завис над берегом. Электроника проанализировала тип поверхности и выдала рекомендацию совершить посадку правее. Пятитонный аппарат медленно пошел вниз, выдвинулись стойки шасси. Не совсем гладко – одну из них заклинило, но перекос оказался небольшим. Спускаемый аппарат, чуть наклонившись, замер в двадцати метрах от опушки редколесья.

И в сотне метров от Попрыгуньи.

Человек назвал бы Попрыгунью не только любопытной, но и бесстрашной до патологии. Она подалась к месту посадки, внимательно рассматривая спускаемый аппарат. Чужак больше не грохотал и не плевался пламенем. Теперь, когда он спокойно замер у воды, он даже не казался живым. Скорее, необычно пахнущим камнем.

Попрыгунье все еще очень хотелось убежать – но, не в силах бороться с любопытством, она двинулась вперед. Очень осторожно, готовая в любой момент броситься наутек. Сократив расстояние примерно на половину длины, она прижалась к песку, внимательно рассматривая машину и надписи на двух языках вдоль ее когда-то белого, а сейчас – потемневшего и пошедшего разводами борта.

Из недр спускаемого аппарата на Попрыгунью уставилась скан-матричная камера. Конечно, зонд не мог похвастаться таким же уровнем интеллекта, что и Попрыгунья. Он вообще был довольно глуповатым механизмом, предназначенным для получения максимально подробных и многочисленных изображений, записей и результатов анализов. Выполняя программу первичного обследования места посадки, лендер сфотографировал Попрыгунью, превратил изображение в набор электронных импульсов, а его – в пучок длинных радиоволн, отправленный на орбиту.

В десятках тысяч километров над полуостровом более продвинутый электронный мозг, заключенный в сорокаметровом металлическом контейнере (все, что осталось к концу пути от укутанной многослойной абляционной теплоизоляцией металлической махины с пару небоскребов величиной), обработал изображение и пометил его как «крупное животное (предположительно) / геологическая формация (маловероятно)». Даже по сравнению с ним Попрыгунья была интеллектуалкой. Она бы никогда не спутала каменную глыбу и одного из своих сородичей. Впрочем, плоское изображение было бы для нее лишь комбинацией пятен.

Попрыгунья оставалась у спускаемого аппарата еще долго, лишь изредка отлучаясь, чтобы поохотиться. Она наблюдала, как вылетают из его недр крохотные жужжащие устройства, с любопытством провожая их глазами. Позволила одному дрону подлететь поближе и облететь вокруг себя, прежде чем отмахнуться от него лапой. Посмотрела, как взмывает ввысь сигара микродирижабля. Долго следила за спустившимися на поверхность планеты двумя гусеничными и двумя шагающими платформами, прежде чем попробовать одну из них на зуб. Платформа оказалась невкусной, и разочарованная Попрыгунья оставила ее валяться среди зарослей бочкообразных растений с широкими опахалами листьев на верхушках.

На орбите станция исправно принимала информацию от четырех поверхностных и восьми низкоорбитальных комплексов, обрабатывая, сортируя и сводя ее воедино по мере своих невеликих возможностей. Лазерный луч уносил выжимку полученных данных сквозь световые года обратно к крохотному желтому карлику, от которого сотни лет назад начал свой путь зонд.

Компьютер не знал, что одно из государств, отправивших его в полет, давно перестало существовать, а второе – изменилось до неузнаваемости, и данные о древнем проекте давным-давно стали достоянием истории. Он посылал данные, не заботясь о том, что они уходят в пустоту. В его матрицах и логических ячейках не было места для подобных мыслей.

Попрыгунья устроила лежку у спускаемого аппарата и наблюдала за странным визитером в свой мир еще много недель, даже в пору зимних засух. Только с приходом весны она ощутила зов природы и покинула свой пост ради более насущных дел.

А потом ей и вовсе стало недосуг. Два больших голубоватых яйца требовали постоянного дежурства у гнезда – для защиты от хищников, для увлажнения скорлупы. И пока избранник Попрыгуньи приносил ей изловленную добычу, она сама без устали носила от реки воду в пасти, тщательно смачивая кладку, переворачивала яйца, рыхлила подстилку. Когда же мягкая скорлупа лопнула и четыре внимательных черных глаза уставились на Попрыгунью – она окончательно распрощалась со своим юношеским любопытством.