что было для Карташева самым главным – что нужно сочетать «наши научные библейские методы с нашей библейской верой», – эта задача ныне актуальна ничуть не меньше, чем в 1944 году.

Иларион, митрополит Волоколамский, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, ректор Общецерковной аспирантуры и докторантуры им. сев. Кирилла и Мефодия, председатель Синодальной Библейско-богословской комиссии

Москва, март 2017 г.

А. В. Карташев и его доклад «Ветхозаветная библейская критика»

I

Антон Владимирович Карташев родился в 1875 г. в семье уральского горняка. Богословское образование получил в Пермской Духовной Семинарии (1894) и Санкт-Петербургской духовной академии (1899), где, по окончании курса, с 1900 до 1905 г. преподавал историю Церкви. В 1905 г. руководство духовной академии поставило его перед выбором: либо продолжить свои занятия публицистической и церковно-общественной деятельностью, либо оставить академию. Карташев выбрал второе. После этого вплоть до 1917 г. он был сотрудником Петербургской публичной библиотеки и преподавал историю религии на Высших женских курсах. С 1909 по 1917 г. состоял председателем Религиозно-философского общества в Петербурге.

В 1917 г. Карташев принял непосредственное участие в подготовке Поместного Собора Русской Православной Церкви; в это же время он активно участвует и в политической жизни страны, вступает в партию кадетов. С 25 марта 1917 г. – товарищ обер-прокурора Святейшего Синода. 25 июля 1917 г. Карташев был назначен обер-прокурором Святейшего Синода и немедленно внес законопроект, по которому прежние отношения между Церковью и государством были полностью преобразованы: обер-прокуратура упразднялась, Церковь становилась независимой от государства. Его предложение было принято, и 5 августа 1917 г. должность обер-прокурора была упразднена. Став после этого министром вероисповеданий Временного правительства, Карташев сыграл ключевую роль в организации скорейшего созыва Поместного Собора и открыл его от имени Временного правительства 15 августа 1917 г.

После переворота 25 октября 1917 г. Карташев три месяца провел в тюрьме и был выпущен лишь в январе 1918 г. Тогда же, в январе 1918-го, Поместный Собор избрал Карташева членом Высшего Церковного Совета. Он активно участвовал в работе Собора вплоть до его разгона большевиками и, одновременно, играл одну из ведущих ролей в деятельности подпольной антибольшевистской организации «Национальный центр». В 1919 г. выехал из России, участвовал в Белом движении, а после его поражения эмигрировал во Францию. С момента создания в 1925 г. Свято-Сергиевского богословского института в Париже Карташев становится одним из его ведущих профессоров и преподает на кафедрах истории Церкви и Ветхого Завета вплоть до самой своей кончины в 1960 г.

Его характер, живой, деятельный, ищущий, столь ярко проявившийся в его общественной деятельности в России, ясно чувствуется и в работах парижского периода. Перу Карташева принадлежит множество исторических и богословских трудов, в том числе монументальные «Очерки по истории Русской Церкви», однако небольшой доклад о ветхозаветной библейской критике он считал – совершенно справедливо – одной из важнейших своих работ. Не зря по предложению пекана Свято-Сергиевского института прот. Сергия Булгакова именно за этот труд Карташеву было присвоено звание доктора церковных наук.

II

В программной статье «парижского» периода своей деятельности – «Свобода научно-богословских исследований и церковный авторитет» – Карташев писал[4]:

«Как Христос по-человечески „возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости… и преуспевая в премудрости“ (Лк 2, 40 и 52), так и церковь в раскрытии своего учения. Этот процесс есть наглядное отрицание наивной мысли, склонной видеть долг православия только в записывании и недвижном хранении древнего предания. Если бы св. отцы этим ограничились, церковь не имела бы ее настоящей догматики, ни Единосущия, ни Трех Ипостасей, ни двуединства природ и воль во Христе, ни культа Богоматери, ни икон… Как раз учители позднейшие, начиная с апологетов, и особенно отцы золотого века (IV–V вв.), те, которые внесли в раскрытие учения церкви все богатства эллинской культуры и философии, именно они и стали главными столпами хранимого нами по преданию учения церкви в его развитом виде. Этот культурно-исторический, человеческий элемент с его относительностью органически и внутренно вошел в недра церкви, став живой оболочкой абсолютных истин христианского откровения. С одной стороны, этим и греческий язык и принятые в лоно догматов элементы античной философии были сублимированы, освящены и увековечены. С другой, – этим же примером и опытом освящались в принципе и все дальнейшие этапы исторической жизни церкви в грядущих веках, в недрах других народов, иных языков и культур… Путь к этому открыт и благословлен, при условии сохранения естественного пиетета пред честью первенства и благодатной гениальностью свв. отцов греческих. Достигнутая степень раскрытия христианской доктрины и ее антично-философская оболочка – не вечны и не единственны…

Свв. отцы первых восьми веков христианства не имели пред своим сознанием ни тех философских предпосылок, ни тех проблем, которые ставятся пред нами – чадами новых культур. Христиане новых веков вовсе не осуждены на роль архивариусов и музейных хранителей эллинских форм догматики. Они, как и древние, суть такие же живые носители существенного содержания апостольского предания веры, которое вечно обновляется «яко юность орля» и соответственно преломляется в соборном сознании всех времен церковной истории, варьируясь в различиях рас, языков и культур. Наши славянские первоучители восстали против монополии античных языков на богослужебное употребление, справедливо назвав ее «триязычной ересью». По аналогии с этим нет монополии на построение раз навсегда богословия даже и у классической эпохи золотого века церковной литературы. Признавая всю силу авторитета и священности для нас этой эпохи, мы, по примеру свв. Мефодия и Кирилла, могли бы назвать «античной ересью» воспрещение переводить на язык новой европейской и славянской мысли все содержание христианства и трактовать его в свойственных нам формах новейшей проблематики…

Святоотеческая эпоха сплавлена с уровнем античного просвещения, утонченного в области философской диалектики, и очень примитивного в вопросах естествознания, истории, археологии, лингвистики. Странно было бы теперь ограничивать богослова в вопросах природы справками с «Шестодневом» Василия Великого, историка, вооруженного сравнительным методом, – Евсевием Кесарийским, библеиста, вооруженного лингвистикой и археологическими открытиями – экзегетикой Кирилла или Феодорита, исагогикой Иеронима, герменевтикой Тикония. Как богословы-умозрители, выразители духа церкви, св. отцы и в истории, и в экзегетике все равно останутся для верующего ученого вечными руководящими спутниками, но не в научной методике, не в технике установки фактов. Этот научный аппарат новой европейской эпохи настолько обогатился и методами, и твердо установленными историческими фактами сравнительно с христианской античностью, что неискушенному в науке уму верующих людей неизбежно приходится часто переживать недоумения от встречи с непривычным объяснением многих вопросов, связанных с предметами религиозной веры. По психологическому закону абсолютизирования вещей относительных в атмосфере веры, в силу обычного смешения человеческого и изменчивого с