Наполнились чёткими и действенными, но чужеродными друг другу смыслами.

В самом начале этой истории была большая Украина с одной стороны – и малый Донбасс с другой. Донбасс просил себе – всего лишь право на самостоятельную жизнь в самом углу Украины.

Спустя восемь лет Донбасс, несмотря на свою малость географическую, стал огромен. Теперь даже молчание его перекрывало неумолчный крик Украины. Донбасс же к тому времени – всё сказал.

В красноречии привычно соревновались все, кроме Донбасса. И всё острее было ощущение: в том диалоге, что вёлся между мировыми игроками, стоило слышать не сказанное, а – непроизносимое. Главное – не перепутать. Потому что зачастую произносимое имело противоположный умалчиваемому смысл.

Коллективный Запад вслух утверждал: Россия готовится напасть на Украину, всё мы про вас знаем, ха! Втайне при этом коллективный Запад насмехался: никуда вы не нападёте, духу не хватит, иначе мы вас отключим в клочья от всего и введём санкции Судного дня.

Россия вслух отвечала: нет, я не хочу никуда нападать, у меня Олимпиада и скоро посевная. Втайне при этом Россия говорила: если вы не уймётесь – пеняйте на себя.

Но ей не слишком верили. Причём, как ни парадоксально, ни первой части утверждения не верили, ни второй.

Остановившись на миг, стоило бы вспомнить: они всякий раз сомневаются – и теперь даже непонятно, почему.

Было лето 1999-го, и было вторжение в Дагестан с территории буйствующей Чечни. Тогда ведь тоже на коллективном Западе были уверены, что ничего не случится, и происходящий кошмар Россия станет терпеть вечно.

Были уверены они и в 2008-м, что никакой реакции на буйный порыв Саакашвили не будет, и Грузия захватит Южную Осетию.

Были уверены, что русские смирятся с изгнанием президента Януковича из Киева в 2014-м.

Были уверены, что в августе того же года ВСУ тихо добьют ополчение на Донбассе, а Москва – отвернётся.

Были уверены, что в Сирии русские не решатся ни на что.

Были уверены, что в Нагорном Карабахе 2021 года обойдутся без русских.

Были уверены, что в Казахстане очередная, накануне украинской войны, «цветная революция» сойдёт им с рук: ну, не будут же русские вводить войска.

Они пугали, пугали, пугали весь мир русскими – а сами всякий раз думали: нет, на этот раз точно ничего не случится, на этот раз мы их продавим, унизим, сомнём.

Российская прогрессивная интеллигенция тем временем вела свой привычный надрывный монолог, где явное скрывало тайное, но тайное было явно настолько, что торчало наружу, как хвосты и рога у бременских музыкантов.

«Остановите безумие, остановите войну», – твердила интеллигенция в феврале 2022-го, но обращалась при этом исключительно к России, как будто Россия бегала с палкой по опушке, где на каждом пенёчке притаилось по пушистому зайчонку.

Смысл призыва был до оскомины обычен: Россия, исчезни ж ты, наконец! Без тебя всем будет только лучше. Донбасс всё равно почти обезлюдел – пусть Украина его поскорее вернёт себе. А если тебе, Россия, так до́роги твои луганские и донецкие шахтёры, то засунь их себе за пазуху, рассели в ростовских землянках и больше никому не показывай.

И вот этот диалог – где всяк стремился выглядеть прилично, дипломатично, человечно, но изнутри смотрел зверем, – всё длился, и длился, и длился. Все вводили друг друга в заблуждение, и каждый кривлялся на свой лад.

И оттого всё болезненнее чувствовалось, что посреди этого гомона и тарарама вдруг прозвучит одно усталое слово на русском языке.

«Заколебали».

Смска

За два дня до, 22 февраля, я успел написать и опубликовать письмо, которое, кажется, так и не пришло к адресату.

Вот оно.

«Нам нужна Украина – без НАТО, без любых мыслей о ядерном оружии, с правом выхода областей из её состава, с осуждённой на государственном уровне неонацистской идеологией, с русскими школами, с восстановленными памятниками и улицами с возвращёнными именами, с проведением расследований и судебных разбирательств по донецким и луганским обстрелам, по одесскому кошмару, по убийству Олеся Бузины, по убийству Александра Захарченко, по убийству Михаила “Гиви” Толстых и Арсена “Моторолы” Павлова.

Нам нужно выпустить на волю сотни политзаключённых и сидящих по украинским тюрьмам ополченцев и прорусских активистов.

Нам нужна Украина, не побоюсь этого слова, демократическая – с открытым для всех политических партий парламентом, с реальной свободой СМИ, с русскими телеканалами и газетами.

Нам нужна Украина без агентов ЦРУ на каждом этаже власти.

Если для создания такой Украины найдутся политические силы в Киеве, готовые брать на себя ответственность, – можно садиться за стол переговоров.

Мы думаем о будущих поколениях россиян, которые имели бы в соседях русофобскую, получившую ядерное оружие державу, направляемую извне и презирающую не только наших граждан, но и своих.

Мы желаем мира всем, но думаем – о себе и своих детях: это наш долг.

Мы не считаем своих соседей врагами, в разговоре с которыми уместны все средства убеждения.

Если нас окликнут – мы услышим.

Попросите Зеленского написать в Москву одно смс: “Я понял”.

Если у вас друзья в Киеве – попросите, чтоб они вышли на Майдан и потребовали написать это чёртово смс в Москву.

Вместе с ним можно отправить факсом договор о безъядерном статусе Украины навсегда и об отказе даже помыслить о вступлении в НАТО.

И это реально даст результат. Одно смс и пара факсов!

Нет?

Ну, на нет – и суда нет».

Докричаться

Никогда уже не покинет горькое ощущение давней обиды.

У той обиды – почти детская болезненная обострённость, которая, знаете, иной раз не даёт покоя целую жизнь.

Это чувство я впервые испытал в марте 96-го. Мы выезжали из Ханкалы в Грозный и сидели в кузове открытого грузовика.

Ханкала была тогда военной базой федералов под Грозным. Многие московские журналисты находились там безвылазно, но в компании с нами в тот раз решилась поехать в страшный город одна московская корреспондентка со своим оператором.

Они были с телеканала, который неустанно показывал нас как мародёров и живодёров.

Они долго размещались посреди кузова.

Грозный простреливался насквозь, и журналистке было страшно выезжать из Ханкалы.

Но поразительным образом её страх оказался слабее её брезгливости. Она насмешливо разглядывала нас. Её словно бы поместили между животных. Она смотрела – на животных.

Она приехала только что, и ещё несла запахи столицы. Это мучило моё обоняние. Только тогда я вдруг понял, что мы – люди в камуфляже – друг для друга не пахнем, а для неё –