– Я думаю, мы где-то недалеко от Страуда, – с надеждой предположила она, в то время как мимо нее пролетел болт от колеса. – Или рядом с Бристолем. Сложно сказать, когда все вокруг белое.

– Черт те что! – прошипел Мэтти. Его пальцы посинели, пока он дергал упрямый рычаг. – Таш и Найл живут в Беркшире.

– О, мы его проезжали! – радостно сообщила Салли, сверившись с картой.

– Знаю, черт возьми, – процедил Мэтти.

Идиотская вышитая тюбетейка – подарок отца, который он чувствовал себя обязанным носить, – делала Мэтти похожим на социального работника, озабоченного поиском всеобщей гармонии.

– Папа сказал «черт»! – закричали два обрадованных малыша из кабины автомобиля.

– Целых два раза! – добавил старший, Том, который уже умел считать.

Третий ребенок Френчей, Линус, зашелся плачем, когда машина, дернувшись, подкинула его колыбельку. Самым заметным предметом в колыбельке был огромный чепчик, из которого личико малыша высовывалось, как из пасти крокодила.

Потеряв всякий интерес к карте, Салли в восторге оглядывала заиндевевшие живые изгороди, топорщившиеся, как панковский гребешок, обесцвеченный перекисью.

– Я мечтаю, – запела она, фальшивя, – о…

– О белом Рождестве! – завопила трехлетняя Тор. Она уже успела добавить это новое понятие к своему словарному запасу, состоящему из двенадцати, по большей части ругательных, выражений.

– Это не совсем так, – пробормотал Мэтти, отчаянный педант, готовый поучать всех даже во время ремонта машины. – Белым Рождество называется, когда все вокруг занесено снегом. А сейчас на улице мороз, который лишь создает видимость белого Рождества. Иллюзия пройдет, как только потеплеет.

– И если у погоды характер, как у вашего отца, – зевнула Салли, – это произойдет не раньше марта. Я думаю, Мэтти, мы должны купить домик в деревне. Здесь так красиво. – Закрыв глаза, она мечтательно стала водить пальцем по карте. – Мы просто обязаны купить старенький кирпичный домик где-нибудь, скажем, в Маккоумбе.

– Не убирай палец! – заорал Мэтти, и от колеса отлетел еще один болт.

– Что случилось? – Салли удивленно взглянула на него сквозь падающую на глаза косую челку. Она не понимала, почему муж так внезапно выдернул ее из приятных мечтаний. В первые годы их опьяняюще идеального брака Мэтти никогда так не поступал. Он сказал бы: «Домик, дикий сад, местный кабачок, старомодный сосед-полковник, деревенские сплетницы, самодельное варенье, небольшая спортплощадка, кофе по утрам – да это просто идиллия! Давай, Салли, осуществи эту мечту…»

Но сейчас карие глаза Мэтти были прищурены, а губы, обычно пухлые и нежные, вытянулись в тонкую линию, прямую, как знаменитые римские дороги.

– Этот тип, Бошомп, живет в Маккоумбе. – Мэтти опустил болт на заиндевелую траву. – Деревня Таш совсем рядом. Она называется Фосбурн и как-то там дальше. Поищи на карте.

Салли печально вздохнула.

– Вот Фосбурн-Холт, вот Фосбурн-Дин. – Ее палец поднялся, а затем переместился в угол карты. – А тут Фосбурн-Дьюкис.

– Дьюсис, – поправил Мэтти, – это произносится как «Дью-сис». Как ты не можешь запомнить, мы же были там дважды!

– М-м-м… да, но почти год назад, – обиженно уточнила Салли, удивляясь раздражению мужа.

– Надеюсь, дорога домой не займет столько же времени. – Мэтти думал о своем. Он от души надеялся, что сегодня ему не придется встречаться с Зои Голдсмит.

– Не получается. – Таш выключила фен и скорбно уставилась на идиотскую индюшку. – Заморожено намертво.

Найл, который умудрился разморозить баллоны, добыть воду и сварить кофе в экстремальных условиях, веселился от души.

– Извини, малыш, – он бросил взгляд на кошачью дверь, сквозь которую все еще торчал индюшачий клюв, – твое время вышло. В декабре тридцать один день. Новый год наступает в полночь. Родственники Таш приезжают через двадцать пять минут.

– Через двадцать пять минут? – Таш в ужасе уставилась на часы. – Я должна переодеться.

– Не обязательно. – Найл закутал ее в плед. – Мне нравится видеть тебя такой – только что из постели. Идея срывать с тебя три джемпера, две футболки, две пары чулок, две пары носков и старый школьный шарф кажется мне такой забавной.

– Как ты думаешь, наши гости тут не замерзнут? – Таш крепко обняла его, и ей сразу стало теплее.

– Я растоплю камин.

К тому моменту, как она вышла из спальни, одетая в теплый брючный костюм, с мокрыми волосами и посиневшим после холодного душа носом, обнаружилось, что огонь так и не разведен, а Найл всецело погружен в чтение старых газет, которые он выудил из ящика для растопки. В самом камине так и лежали сажа, пепел, сигаретные окурки и фантики от конфет.

А что же Найл? Взгляд Таш смягчился, едва она взглянула на него. Вьющиеся черные локоны, которым уже давно требовался парикмахер, падали на лицо, а глаза цвета молочного шоколада щурились от смеха – так вдохновили Найла колонки старых сентябрьских газет. Таш пришло на ум, что в те последние несколько месяцев, которые Найл провел на съемках в Америке, у него почти не было времени читать газеты, особенно английские, которые он просто обожает. Да их и не было в его роскошном трейлере, забитом исчерканными сценариями. Даже дома, в своем старом полосатом халате и пушистых носках, со старым воскресным приложением на коленях, он хохочет над статьей телевизионного критика так, будто только вчера смотрел эту программу, разнесенную в пух и прах, причем согласен с каждым словом. Для Найла, каким бы усталым он ни казался, все всегда было свежо, да и сам он был свеж. Таш не знала никого, кто бы мог так искренне смеяться над старыми, приевшимися шутками, и любила Найла за это.

– С Рождеством! – Таш протянула ему подарок, который только что упаковала в ванной. Она забыла купить в этом году новую обертку, но не сомневалась, что он не узнает прошлогоднюю.

Найл поднял на нее глаза, прищурился.

– Ты очень красивая, – заявил он, обнимая взглядом ее красный бархатный костюм, длинные, необыкновенно длинные ноги, мокрые вьющиеся волосы, которые, ниспадая до милой ямочки на подбородке, словно бы стремились затенить такие огромные, манящие глаза…

Таш робко улыбнулась:

– Тогда открой подарок.

Пока Найл разрывал упаковку, она подошла к заляпанному краской приемнику, пострадавшему во время покраски дома полгода назад, и щелкала переключателем каналов до тех пор, пока не нашла рождественские гимны.

– Какая прелесть! – Найл счастливо рассмеялся, когда с упаковкой наконец было покончено и в его руках оказалась небольшая, но очень изящная антикварная рамка с облупившейся позолотой. В рамке красовалась миниатюра, изображающая их вдвоем.

Таш переминалась с ноги на ногу под рождественские песнопения.