«Советский простой человек», показали устойчивую связку трех параметров: возраста, образования и места жительства. Молодые, образованные жители крупных городов (в первую очередь столиц, включая республиканские столицы – Киев, Тбилиси, Ригу, Таллин, Вильнюс, Кишинев, таких мегаполисов, как Екатеринбург (Свердловск), Нижний Новгород (Горький), Новосибирск и др.) характеризовались прозападными, демократическими установками, требованием реформ и антикоммунистическими взглядами. Казалось, что именно эти группы населения будут задавать вектор социальных и политических изменений.

Но этого, как известно, не произошло. «Одним из ключевых символических кодов в первоначальном восприятии перестройки и реформ был код молодежной культуры („субкультуры“). Однако при всей открытости более молодого поколения к переменам, при относительном усвоении им достижительских ориентаций и их символов, установок на успех, социальное продвижение и т. д., горизонт понимания этих перемен, связанных с ними процессов в политической, экономической, культурной жизни в значительной степени блокировался именно данным молодежным кодом. Представляя соответствующие символы как знаки возрастной фазы, а не общезначимого образца, он определял – а значит, и ограничивал – уровень восприятия, глубину понимания перечисленных процессов. По мере ослабления и бюрократизации политических и культурных элит в процессах блокирования выработки новых „языков“ декларированные в начале перестройки либерально-демократические ценности тем легче превращались в риторические фигуры, лишаясь функций, сколько-нибудь продуктивных для самопонимания общества»[5].

С точки зрения генерационной проблематики (хотя, конечно, можно предположить и другие интерпретации) молодежь с такими ценностными ориентациями была оттеснена предшествующим поколением бюрократии, поколением застоя (задержанным в своем карьерном развитии) и не допущена к ключевым социальным позициям, что должно было бы стать предпосылкой институциональных изменений. В результате в перестроечной политике и в первые годы реформ доминировал дискурс «демократической части советской номенклатуры», персонифицированной фигурами Б. Ельцина, членов его правительства и депутатского корпуса (Р. Хасбулатов, А. Лукьянов и проч.).

2. Особенности политической культуры России и блокировка социально-политической трансформации

Проблема «поколения» в дискуссиях в Германии и России

Неудача демократизации в России, вопреки расхожим представлениям либералов и демократов, может объясняться особенностями политической культуры, ценностной и институциональной блокировкой процессов структурно-функциональной дифференциации и сохранением «вертикальной» (суверенной, независимой от общества) структуры власти. В публичном дискурсе есть все «необходимые» слова и понятия, возникшие после краха СССР: «демократия», «правовое государство», «верховенство права», «суверенитет народа», проявляющиеся в электоральных процессах и выборах, но за ними уже давно нет должного смысла. Такого рода понятия – не более чем поддельные ярлыки известных фирменных брендов на «самопальных» товарах.

Проблема заключается в том, что не возникли (отсутствуют, оказываются незначимыми) обозначаемые этими словами генерализованные ценностные представления, способные служить моральной основой и институциональными направляющими для социальных (групповых) интересов, соответственно, мотивации социального действия res publica. Последние не возникают как действенные социальные регуляторы: нет ментальных механизмов, которые должны были бы задавать идею «общества» и соответствующих ему институтов. Ее заменяет комплекс значений «общества-государства», тоталитарных по происхождению, заметно ослабленных в последние десятилетия, но еще вполне действенных. Если не углубляться в давнее прошлое (наследие русской политической культуры, включающей как крепостное сознание массы крестьянского населения, так и имперские слои поверхностно образованного городского населения), то мы имеем дело с резидуумами идеологии брежневского социализма – сочетанием государственного патернализма, признания безальтернативности существующей власти с верой в Россию как «Великую державу русских». Агрегаты таких очень стертых, остаточных идеологических стереотипов, охватывающих весь имеющийся набор представлений о коллективном единстве и общих ценностях, обеспечивают достаточную легитимацию авторитарного режима. В этот набор объединяющих символов входят прежде всего различные знаки государственного патриотизма русских, тезисы о России как «особой цивилизации», о важности противостояния Западу, «особом пути развития» и, соответственно, необходимости повышенной заботы о «национальной безопасности», гордости военной мощью и победой во Второй мировой войне. Ключевой момент: утверждение приоритета государственных интересов над индивидуальными и частными целями и проблемами существования. Объявляя себя единственным легитимным хранителем и держателем общенациональных ценностей и интересов, действующий режим последовательно подавляет любые возможности публичного представительства взглядов и интересов различных категорий населения, делая бессмысленным личное участие граждан в общественно значимых делах, ответственность за положение дел в разных сферах коллективной жизни, их включенность в текущие события в обществе. Новый российский политический класс, присваивая себе суверенное право защиты «традиционных ценностей», стремится закрепить свою легитимность через обращение к идеологически переработанному прошлому – интерпретации прошлого (ставшей в этих обстоятельствах единственно возможной) как героической истории становления русского государства, колоссальной континентальной империи. Все другие подходы и версии объявляются «фальсификацией истории», подрывающей и разрушающей единство власти и народа. Политический «инстинкт» властей предержащих видит в плюрализме мнений и общественных дискуссий, разнообразии форм гражданского общества угрозу своему положению, заставляя режим последовательно уничтожать зачатки автономных публичных элит и шансы на допустимую рефлексию и оценку действий власти. Мифология прошлого (генезис или становление «Великой державы») выступает единственной основой легитимности власти, уничтожающей плюрализм в обществе и идеи демократии, разделения ветвей власти, представительства и общественного контроля над правительством.

В этом контексте проблематика молодежи становится важной частью государственной политики контроля над прошлым. Необходимость «правильной» трактовки и освещения российской истории означает исключение из преподавания и обучения, из практик социализации каждого нового поколения любых сомнительных вопросов, связанных с преступлениями государства в прошлом, террором и массовыми репрессиями. Это означает, что из общественной повестки удаляются любые вопросы, связанные с природой советского тоталитаризма, демографической цены за проводимую политику. Вся суть воспитания «патриотизма» заключается в том, чтобы устранить саму мысль об ответственности представителей власти за свои действия, оставив лишь «гордость» как основу для национальной консолидации. Как заявлял политолог Л. Поляков (один из авторов концепции единого учебника истории для школы) в дискуссии об исторической политике, организованной фондом Ф. Наумана, «нам нужно счастливое забвение прошлого, чтобы не порождать конфликтов между поколениями».

Российским руководством предпринимаются особые усилия для стерилизации всякого рода проблемных тем, способных стать поводом для сомнения в абсолютном суверенитете действующей власти (или власти в советском прошлом). Поэтому почти все исследования молодежи недавнего времени тщательно обходят любые упоминания об отношении молодежи к политике или участии в деятельности организаций гражданского общества (В. Радаев) и подчеркивают «патриотизм нового поколения россиян» (М. Горшков и Ф. Шереги и др.).

В результате сама проблематика поколения в работах российских социологов производит очень странное впечатление: затрагиваются лишь частные особенности поведения молодых людей (поведенческие «практики»), отличающие их от взрослых, а именно: активное использование Интернета и технологий, склонность к развлечениям, потребительское и гедонистическое отношение к жизни, снижение уровня асоциального поведения и т. п. Без внимания остаются вопросы воспроизводства социальной системы в целом и роли новых поколений в этих процессах. Теоретическая проблематика поколений, таким образом, оказывается неразвернутой и в сущности ненужной. Отсылки