Очень скоро богатые владельцы конюшен решили завоевывать победу, не подвергаясь риску. Они стали отправлять на соревнования рабов под своим именем. В случае победы раб получал от своего хозяина значительную сумму денег и мог быть даже отпущен на свободу и стать гражданином. Можно себе представить, что конкуренты не щадили себя, добывая победу своим хозяевам. Обычай этот распространялся довольно быстро. И очень скоро в соревнованиях стали принимать участие только «профессионалы». Известны даже случаи, когда владелец лошадей вообще не приезжал на Игры. Так нередко поступали могущественные правители, обремененные государственными делами. Некоторые государи содержали роскошные конюшни, например, римские императоры Тиберий и Нерон, имена которых фигурируют в списках олимпийских победителей.

Как получилось, что в число олимпиоников попали римляне, ведь чужестранцам не разрешалось участвовать в Играх? В 146 году до н. э. Грецию завоевали римляне, и побежденные греки вопреки священной традиции вынуждены были позволить им участвовать в Играх. (Вот вам и политические мотивы! Значит, и это не порождение наших дней!)

Переполненный гордостью Нерон приказал построить в Олимпии сказочный дворец, а затем решил сам участвовать в состязаниях колесниц. В этих соревнованиях предполагалось участие множества атлетов. Огромное количество колесниц принадлежало знатнейшим фамилиям, а участники были прекрасно подготовлены. Но когда стало известно, что император собственной персоной хочет участвовать в соревнованиях, все немедленно ретировались. Никто не осмелился помешать Нерону стать «чемпионом». Каждый отлично знал: попытайся он противостоять Нерону, сразу появится риск потерять жизнь.

Таким образом, Нерон в гордом одиночестве появился на дорожке ипподрома, стоя на своей колеснице, запряженной десятью лошадьми. На дистанции он дважды умудрился упасть, но наконец добрался до финиша. Он был немедленно увенчан лавровым венком, и никто не посмел даже улыбнуться.

После 98-й Олимпиады были установлены сразу четыре статуи Зевса: кулачный боец Эвпол дал взятку своим троим соперникам. Наказаны были все четверо, и не только солидным денежным штрафом, но и всеобщим презрением. Недаром одна из надписей на этих статуях гласила: «Победа в Олимпии добывается не деньгами, а быстротой ног и крепостью тела».

После Учредительного конгресса, на котором был избран Международный олимпийский комитет и выбрана столица Игр I Олимпиады – Афины, началась подготовка к организации Игр. В конце октября 1894 года Пьер де Кубертен внезапно выехал из Парижа поездом в Марсель, а оттуда на борту парохода «Ортегаль» в Афины.

Чем был вызван этот неожиданный отъезд? Ведь последние новости, полученные от первого президента Международного олимпийского комитета, его друга грека Диметриуса Викеласа, казались обнадеживающими. Викелас писал из греческой столицы: «От Бриндизи до Афин все мои соотечественники говорят с радостью об Олимпийских играх».

Но после этого Викелас встретился с премьер-министром Трикуписом, и тот уговаривал его не спешить с организацией Игр.

И вот эта осторожная позиция премьер-министра вызвала мгновенную реакцию Кубертена. Он почувствовал, что отказ не заставит себя ждать, и решил выехать навстречу событиям. В Афины Кубертен отправился не с пустыми руками: у него был документ, способный, по его мнению, оказать давление на греческое правительство. Речь идет о письме Ференца Кемени – члена МОК для Венгрии, который на осторожное предложение Кубертена на тот случай, если Греция откажется проводить у себя Игры, подтвердил согласие Венгрии охотно провести их у себя в рамках грандиозных манифестаций в честь празднования в 1896 году тысячелетия венгерского государства…

Сойдя с борта «Ортегаля», Кубертен увидел своего верного друга Викеласа, который сразу взволнованно спросил его:

– Вы получили письмо Драгумиса? Нет? Я так и думал. Я принес вам копию.

Драгумис, депутат, бывший министр, входил в комиссию, которая, по мнению Викеласа, должна была взять в свои руки организацию Игр. В письме, прибывшем в Париж уже после отъезда Кубертена, Драгумис, ссылаясь на более-менее уважительные причины, сообщал, что Греция отказывается от Игр.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Викелас, когда Кубертен ознакомился с содержанием письма.

– Поеду на развалины стадиона, – невозмутимо ответил барон.

…Город проснулся, он копошится и смеется, работает и болтает. На многолюдных улицах, пахнущих фруктами и солеными маслинами, женщины торгуются с продавцами, разложившими товары прямо на тротуаре или на небольших лотках, сплетничают о разных пустяках. Перед зданием университета студенты в своих разговорах свергают правительство и переустраивают мир. В шум толпы то и дело врывается звук рожка: экипаж просит дорогу. Весь город залит солнцем, оно отражается в оконных стеклах, зайчиком прыгает по беломраморной облицовке домов, высвечивает колонны в развалинах древнего стадиона. По подсчетам Кубертена, на реконструкцию стадиона и оборудование других мест для олимпийских соревнований потребуется 200 тысяч драхм.

– Надо достать двести тысяч драхм, и Первые Олимпийские игры нового времени будут проходить здесь, – говорит он Викеласу.

Через час в номер отеля «Англетер», в котором остановился Кубертен, постучали. Барону нанес визит поверенный в делах Франции господин Моруар. Он настроен более чем пессимистически.

– Вы спровоцировали серьезный политический кризис, – чуть ли не с порога заявляет он. – Глава оппозиции Делианис вступился за Игры. Премьер Трикупис – против. Речь идет о его портфеле. Пресса разделилась на два лагеря. В Афинах все говорят только об Играх.

– Викелас сказал мне, что народ с большим интересом принял идею проведения Олимпийских игр.

– О, народ, знаете ли…

– Это важно! – говорит Кубертен.

Через некоторое время в отель собственной персоной является Карилаос Трикупис. Должно быть, он слишком заинтересован в решении этой проблемы, вновь возникшей с приездом француза, раз решился нарушить протокол. Кубертен принимает его со своей обычной учтивостью. Трикупис любезен в разговоре и тверд в своем отказе; Кубертен улыбается.

– Греция не располагает достаточными финансовыми возможностями, – говорит премьер-министр.

– Речь идет о двухстах тысячах драхм…

– Ваши подсчеты, мне кажется, далеки от истины.

– Они точны, ваше превосходительство.

– Допустим, вы правы, но посмотрите на проблему с другой стороны: как за границей станут судить о стране, которая, будучи покрыта долгами, пускается в расходы?

– Бесполезные, ненужные расходы?

– Скажем, расходы на удовольствия.

– Все сооружения достанутся Афинам, то есть юным жителям города. Двести тысяч драхм для афинской молодежи – разве это много? Кто же не поймет отца семейства, подписывающего новый долг для того, чтобы его сыновья вернули Греции ее славное прошлое?