И Трубецкой, и Пожарский, и Черкасский да еще и Мстиславский с Куракиным уперлись против молодого Михаила Романова намертво.

7 февраля объявили на Соборе перерыв на две недели. Ждали, что казаки разъедутся на службу или разбредутся воровать, чтоб без их давления посадить на Москве царем кого надо.

И тогда казаки сказали свое слово.

21 февраля многие вольные казаки осадили дворы Трубецкого и Пожарского, ворвались в Кремль на Земский Собор, и ругали там бояр, что не выбирают царя, чтоб самим властвовать. Бояре им стали говорить — вот восемь достойнейших, среди них будем выбирать. Но казаки закричали, что выбирать не надо, что царь Федор Иоаннович, умирая, «благословил посох свой» Федору Никитичу Романову, но поскольку Федор Никитич от мирской жизни отошел и обретался ныне в ангельском образе да еще и у ляхов в застенках, то выкрикнуть царем надо сына его — Михаила Федоровича.

Хитрейший Иван Никитич Романов стал говорить: «Тот князь, Михаил Федорович, еще млад и не в полном разуме». На что казаки, как и договорились, ответили ему: «Но ты, Иван Никитич, стар, в полном разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прирожденный и ты ему крепкий подпор будешь».

В общем — заставили присягнуть Михаилу Романову.

Писали через полтора века историки, что настоял на этом некий «славного Дону атаман», а кто — Бог весть. На Утвержденной грамоте казачьих подписей нет. Добившись своего, многие казаки поразъехались, а многие ушли на войну с литовскими и шведскими людьми к Смоленску, Путивлю и Новгороду, за что обещали им бояре от имени нового царя великое жалование, «смотря по службе».

За границу полетели вести, что царек новый не крепок, что казаки выбрали «этого ребенка», чтобы манипулировать им, а большая часть населения казаков не любит и боится. И в Польше Сапега говорил в сердцах сидевшему в плену Филарету: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы».

Сам молодой царь из-за «великих грабежей» не хотел ехать в Москву. Еле его уговорили.

На Дон, где обжились в низовых и в верхних городках старожилые казаки, сведения из Москвы приходили отрывочные, поскольку между Доном и Москвой в Рязани и в Воронеже стояли люди Ивашки Заруцкого. С Заруцким была известная Маринка и царевич Иван Дмитриевич, которого новая московская власть называла «воренком». И были слухи, что прячется у Заруцкого сам царь Димитрий.

По Хопру и по Медведице казаки шатались и многие Заруцкому верили. На Низу же никогда и никому не верили и от Заруцкого, не видя от него какой-либо прибыли, держались в стороне. Так же спокойно приняли здесь польских королевских послов и, ничего не обещая, переправили к ногайцам.

К лету на Москве немного поутихло, в конце июня под Воронежем князь Одоевский разбил Заруцкого, тот бежал на Астрахань, и в июле Михаила Федоровича венчали на царство.

Воровство на том не прекратилось. У юного царя и его бояр от обилия бед руки опускались. Помимо обычных разбоев и грабежей, разъедавших страну, окружили Московию с трех сторон враги. В Астрахани — Заруцкий, на севере — шведы, а на западе польский король отобрал Северскую и Смоленскую земли и требовал отдать его сыну Владиславу царство на Москве.

В одиночку выбраться трудно, иногда казалось, что невозможно. Нужны были союзники.

Наиболее подходящим кандидатом в союзники казалась московским властям Турция.

Как и Россия, Турция переживала не лучшие времена и тоже нуждалась в союзниках. С 1603 года, еще до того, как в России началась смута, Турция ввязалась в неудачную войну с Ираном и к 1613 году успела потерять Дагестан, Азербайджан, Восточную Грузию, Северную Армению и часть Курдистана. А это никак не меньше, чем Смоленская и Новгородская земли.

Пока турки дрались с персами в Закавказье, с севера в бок Османской империи, как собаки злые, вцепились запорожские казаки, которые во главе с Сагайдачным разоряли черноморское побережье беспощадными набегами.

Доставали турок и с Дона лихие люди, но здешние ребята все это время больше на московских землях промышляли. Запорожцы же успевали повсюду, и теперь, помирившись с персами, имели турки к запорожцам, подданным польской короны, большие претензии. И это московским людям, конечно же, было на руку.

Казалось бы, сам Бог сводит Россию и Турцию в союз против польского короля. Но меж двумя этими странами лежали Крым, Азов и земля донских казаков.

Донские казаки, которых турки считали подданными русского царя, вместе с запорожцами все время донимали турецкие и крымские берега разбойными набегами, азовцы, говоря современным политическим языком, им «адекватно отвечали». А крымские татары, подданные турецкого султана, с 1607 года, как при втором Лжедимитрии смута вошла в полную силу, на Русь приходили надолго и, как писали очевидцы, «жили без выхода». За десять лет тысяч сто христианских душ увели в неволю. Войск против них не посылалось, отбивались сами жители. Все это очень препятствовало русско-турецкому союзу.

От татар и от азовцев Москва ничего хорошего не ждала. Дай Бог донских казаков уговорить и на свою сторону перетянуть.

Как установилось на Москве новое правление, обратилась Москва к донским казакам.

В июне приехали на Дон из Москвы 45 казаков с тремя атаманами, рассказали, что посадили они на Москве нового царя, учредили там же Казачий приказ, и теперь собирает в нем Матвей Сомов, старый знакомец, еще по Тушинскому лагерю казакам известный, атаманов и казаков на литовских людей и на шведов. Атаманам дает жалованье по 7 рублей, есаулам — по 6, вольным казакам — по 5 и еще кормовые. А Ивашка де Заруцкий — вор, ему польский король обещал Новгород, Псков или Смоленск, царевич при Заруцком не настоящий, а настоящего царя Димитрия видели люди в Персии у шаха.

Прослышав, что на Москве вольным казакам дают службу и жалование, донцы сразу же отправили туда свое посольство — атамана Стародубова с товарищами. Историк Василий Сухоруков пишет, что «атамана Стародубова приняли с честью, на приезде и отпуске дозволили видеть царские очи и угощали царским столом; во все время при дворе и у бояр ласкали и щедро одаривали как атамана, так и всю его станицу».

Вместе с этими возвращающимися казаками прибыли на Дон Соловой Протасьев и дьяк Михайло Данилов с жалованьем.

Историк Соловьев коротко и ясно описал начало этих сношений: «Посланы были грамоты и к донским казакам вместе с царским жалованием, сукнами, селитрою, свинцом, зельем и запасами; духовенство во имя православия увещевало донцов, чтоб немедленно шли в Северскую землю против литовских людей, за что получат благословение от Бога и славу от людей. Донцы приняли с честью московских посланников, извещавших об избрании нового царя, обрадовались царскому имени, в звоны звонили, молебны пели, из наряда стреляли, били батогами нещадно одного из своих, который объявил, что калужский вор жив, обещали служить и прямить Михаилу точно так как его предшественникам, но отказались идти в северскую землю на литовцев»[1].