Советская историография отводила мировой войне по преимуществу роль декорации кризисных явлений, поразивших Россию еще в довоенные времена. Но фактор войны было трудно игнорировать, потребовалось найти его особое, марксистское прочтение. Это и сделал M. H. Покровский, объяснивший внутриполитический кризис столкновением интересов торгового и промышленного капиталов — отечественная торговая буржуазия, по его мнению, склонялась к миру с Германией, промышленная же требовала войны до победы даже ценой смены режима. Их борьба и спровоцировала Февраль: «Мы ничего не поймем в Февральской революции 1917 г., если позабудем, что ее исходной точкой была война». В итоге появилась концепция «двух заговоров», которая в модифицированном виде была воспроизведена в работах Е. Фокина, Б.Б. Граве, И.И. Минца, М. Балабанова и других историков-марксистов. В.П. Семенников заменил «торговый капитал» Покровского «правомонархическими силами», действовавшими заодно с пронемецки настроенными банкирами и «металлургами»; С.А. Пионтковский, следуя той же схеме, доказывал, что самодержавие прежде всего выступало «служанкой» финансового капитала. Одним из излюбленных сюжетов советских историков 1920 — начала 1930-х гг. стало «гниение» царизма и его историческая обреченность. Особо подчеркивалось, что буржуазия, борясь за власть, стремилась прежде всего предотвратить революцию.

В середине 1930-х гг. тему глубочайшего кризиса Российской империи и неизбежности революции подхватили авторы «Истории Гражданской войны в СССР», фактическим редактором которой выступил И.И. Минц. Россия, по их мнению, вступила в Первую мировую войну как «наемник англо-французского капитала» и «полуколония западноевропейских стран». В годы войны в стране нарастала экономическая разруха, обострялись межнациональные противоречия, власть не справлялась со стоявшими перед ней задачами, включая военные: «плохо вооруженная, руководимая бездарными генералами, обкрадываемая продажными интендантами армия терпела поражение за поражением». Все это радикализовало оппозицию и побудило буржуазию поставить вопрос об ограничении самодержавия. Чтобы покончить с оппозиционными настроениями, требовалось выйти из войны подписанием мира с Германией. Поскольку, по мнению Минца, царское правительство к этому и готовилось, буржуазия начала разрабатывать планы дворцового переворота. Однако переворот опередила народная революция. В упрощенном виде та же схема двух неудавшихся заговоров была воспроизведена и в вышедшем немного позднее каноническом «Кратком курсе истории ВКП(б)».

Концепция Покровского, хотя и разваливалась под давлением постепенно накапливавшегося нового фактического материала, вплоть до 1950–1960-х гг. оставалась, в сущности, господствующей в советской историографии. Отход от нее сопровождался появлением теории «властебоязни» российской буржуазии, которую наиболее энергично отстаивал Е.Д. Черменский. По его оценке, правительство было вынуждено проводить «бонапартистский» курс лавирования между помещиками и буржуазией, которая, однако, не представляла собой самостоятельной величины и демонстрировала политическую беспомощность как в довоенные, так и в военные годы. Крах царизма был неизбежен в силу «объективных обстоятельств» — в работах советских историков отмечались качественные изменения социально-экономической ситуации в России, которые предопределили массовое недовольство и привели к революции. В частности, А.Л. Сидоров писал о воцарившейся к 1916 г. экономической разрухе, что актуализировало немедленный вывод страны из войны и принятие комплекса мер хозяйственного оздоровления. Л.М. Гаврилов и В.В. Кутузов отмечали истощение людских ресурсов в русской армии к 1917 г., что, по их мнению, также «явилось отражением кризиса буржуазно-помещичьего строя России». Схожим образом оценивал ситуацию и Э.Н. Бурджалов: по причине экономических трудностей нарастало рабочее и соответственно революционное движение; буржуазия в лице Прогрессивного блока пыталась предотвратить революцию, но в сложившихся обстоятельствах она (как, впрочем, и всегда) оказалась беспомощной. По словам Бурджалова, «в конце 1916 — начале 1917 г. революционный пролетариат России вел авангардные бои с самодержавием», затем революционный кризис охватил всю страну, «дошел до крайней черты», и именно пролетариат, ведомый большевиками, сыграл ключевую роль в событиях Февраля.

О том, что буржуазия, «вдохновительница» дворцового переворота, призванного одновременно предотвратить революцию, опоздала с осуществлением этого своего замысла, писал и В.Я. Лаверычев. В его интерпретации российская (прежде всего, московская) буржуазия в годы Первой мировой войны была настроена весьма оппозиционно и была готова зайти довольно далеко в противостоянии с властью. Московская буржуазия была подлинной вдохновительницей «проектов» дворцового переворота, который должен был предотвратить надвигавшуюся революцию.

Со своей стороны, А.Я. Аврех усматривал главную причину падения монархии в том, что самодержавие «изолировалось» даже от собственной социальной базы, но и «рахитичная» российская буржуазия в военные годы продемонстрировала свое политическое бессилие. Мысль о роковых колебаниях власти проводилась во многих других исследованиях Февраля. Если Аврех рассматривал внутриполитические процессы практически вне связи с обстоятельствами военного времени, то Старцев активизацию оппозиции в годы войны объяснял как раз неудачами русской действующей армии. Думских лидеров этот исследователь считал самостоятельной политической силой, которая сыграла немалую роль в падении царизма.

Позднее группа ленинградских историков к анализу причин внутриполитического кризиса в России накануне 1917 г. впервые применила системноинституциональный подход. По мнению В.С. Дякина, судьба режима была предрешена до войны. Он балансировал над бездной, и едва ли это могло продолжаться долго. С началом же войны система приближалась к своему краху с нараставшей скоростью. Ее социальная база стала более ограниченной, возможности для маневра — меньше.

Еще в советские годы в историографии утвердилась своеобразная отчужденность военной истории России 1914–1917 гг. от «гражданской» — ход боевых операций изучался независимо от событий внутри страны, и наоборот. Россия в условиях войны не стала объектом исследования ни для генерала

A. М. Зайончковского, ни для его коллеги, военного историка И.И. Ростунова. В оценке внутриполитического положения России первый ограничился трафаретным набором ленинских цитат, второй — констатацией неприязни генералитета к царю и его окружению и планов дворцового переворота, которые вынашивала буржуазия (ключевую роль в падении самодержавия Ростунов, разумеется, отводил рабочим и крестьянам во главе с партией большевиков). Политическая, экономическая и социальная история России военных лет по сей день редко «вторгается» в историю войны. Характерно, что в сборнике, изданном по случаю 90-летия ее начала, большинство статей вновь оказалось посвящено чисто военной стороне дела. Современный исследователь

B. К. Шацилло в книге «Последняя война царской России» прямо сообщает, что оставляет внутриполитическую проблематику (в том числе революционные потрясения 1917 г.) «за скобками» своей работы.

Экономические сюжеты, в отличие от внутриполитических, всегда были ближе военным историкам — как известно, война потребовала мобилизации людских, финансовых ресурсов, производственных мощностей и перестройки системы управления народным хозяйством. Одним из первых к этим проблемам обратился А.А. Маниковский. Главный вывод, к которому пришел этот отставной генерал, состоял в неспособности русского правительства мобилизовать промышленность и предотвратить экономический развал страны. Причину этого он усматривал в управленческом кризисе, охватившем в том числе и военное ведомство. Заметим, что в годы самой войны Маниковский как начальник Главного артиллерийского управления Военного министерства в снабжении действующей армии предлагал ориентироваться преимущественно на казенные военные предприятия с тем, чтобы умерить ценовые аппетиты частных поставщиков, что вызвало резкое недовольство этих последних. И сегодня специалисты расходятся в оценке программы Маниковского — проблема рационального привлечения казенной и частной промышленности для снабжения армии требует дополнительного исследования.