— Неужели? Тогда где он? Где Шерлок Холмс?

— Прямо перед вами!

Слуга резко повернулся, распрямившись и сдёрнув шляпу, и в этот момент я уловил знакомые черты Шерлока Холмса: орлиный профиль, острый взгляд. Сейчас он весело подмигивал, довольный тем, как разыграл меня.

— Холмс! — воскликнул я, поражённый его мастерством и дерзостью. — За всё то время, пока мы ехали от станции, я даже не заподозрил…

Он радостно рассмеялся:

— Старые навыки не ржавеют, мой дорогой друг. Простите, что ввёл вас в заблуждение, но вы же знаете мою любовь к такого рода трюкам. Пойдёмте в дом, велим подать чай.

С этими словами Холмс повёл меня к дверям — прямой и стремительный, как и прежде, будто был на пятьдесят лет моложе, чем на самом деле.

— Помедленнее, Холмс! — запыхавшись, крикнул я вслед. — Помните, что старина Уотсон был лишён преимущества в виде чистого воздуха Суссекса, который сохранял бы его молодость.

И мы вместе пошли к дому в более неспешном темпе.

Это был огромный, старый, разросшийся за счёт пристроек дом, возведённый больше пятидесяти лет назад одним джентльменом из Южной Африки, который, как сообщил мне Холмс, встретил свою ужасную и необычную смерть в этом самом доме. Отсюда открывался захватывающий и прекрасный вид на Ла-Манш, но из-за соседства с водными просторами здесь часто наблюдались туманы и холодные моросящие дожди. Должно быть, в момент смерти первого хозяина это было действительно мрачное место, но Холмс купил собственный электрогенератор и провёл электричество по всему зданию, поэтому оно казалось довольно жизнерадостным в тот вечер, когда мы после ужина сидели и пили чай в ярко освещённой библиотеке, а приятный морской бриз врывался в окно вместе с монотонным жужжанием насекомых и ароматом цветов.

— Должен признать, Холмс, тут довольно мило.

Он бросил на меня острый взгляд:

— Неплохая замена шуму и смраду летнего вечера в Лондоне, Уотсон?

— Именно! — Я рассмеялся. — Мне почти захотелось провести оставшиеся годы или, вероятно, месяцы здесь, с вами, в деревне.

— Я был бы счастлив, разумеется… Но вы сказали «месяцы»?

Его лицо, обычно непроницаемое, выдало огорчение.

Я пожал плечами:

— Боюсь, что так, но давайте не будем обсуждать столь безотрадную тему, как смерть. Как успехи с пчёлами?

Мой друг нажал кнопку, вмонтированную в небольшую коробочку на столе рядом с его креслом.

— Я хочу, чтобы вы кое-что попробовали, Уотсон, а потом я отвечу на любые вопросы, которые у вас могли возникнуть касательно моих пчёл.

Когда миссис Хадсон отозвалась на электрический звонок, Холмс попросил:

— Не могли бы вы принести новую бутылочку того вина из подвала для нашего гостя, миссис Хадсон.

Я поднял брови, удивившись странному ударению на этих двух словах, но Холмс с неуловимейшей улыбкой приложил палец к губам, пресекая любые вопросы. Мы так и просидели в тишине около пяти минут, пока экономка не вернулась с бутылкой «того вина». Должен признаться, пока мы ждали, я погрузился в приятную полудрёму, вызванную обильным ужином в сочетании с тёплым чаем, мягким бризом и жужжанием насекомых. Разбудил меня стук подноса, который поставили на стол рядом с креслом моего друга. Холмс взирал на меня с сочувствием и тревогой, но печальное выражение его лица быстро сменилось лучезарной весёлостью, стоило ему понять, что я проснулся.

— Что ж, Уотсон, — воскликнул он, — а вот и вино! Мне будет интересно выслушать ваше мнение.

Я подавил зевоту и сказал:

— Возможно, будет благоразумнее мне откланяться, а не наслаждаться вином.

— Чепуха, Уотсон. Я не приму отказа. Я настаиваю.

— Ох, ну хорошо, — безропотно согласился я.

— Отлично, отлично. — Холмс вытащил пробку и щедрой рукой налил два полных бокала.

Поскольку бутылка была из тёмно-зелёного стекла, я только теперь увидел, что вино имеет тёмно-золотистый оттенок, по цвету что-то среднее между мёдом и светлой патокой. Я заметил также, что Холмс взирает на вино с выражением, которое я бы мог охарактеризовать как нездоровую заинтересованность. Так и подмывало спросить, не содержится ли в ценном вине какой-нибудь дополнительный ингредиент — возможно, кокаин, — но я удержался, зная, что после стольких лет лёгкого давления вкупе с дружескими и профессиональными увещеваниями с моей стороны Холмс отказался-таки от использования этого наркотического вещества.

Когда он протянул мне бокал, я понюхал напиток, и сладкий, почти приторный запах подсказал мне, что же это за загадочное вино.

— Да ведь это медовуха! — воскликнул я.

— Она самая, разлитая в бутылки на этой ферме, из мёда с моей собственной пасеки. Пейте же, Уотсон!

— Сначала вы велели мне прыгать юным козликом, теперь хотите превратить меня в викинга, — проворчал я. Однако, едва попробовав медовуху, я залпом допил содержимое бокала и воскликнул: — Ей-богу, Холмс, напиток чудо как хорош! Правда, чуть сладковат, на мой вкус, и мне не стоит им злоупотреблять.

Холмс со странным выражением лица, которое, как я понадеялся, означало восторг, но в равной степени могло указывать и на расстроенные чувства, пробормотал:

— А по поводу этого, Уотсон, поживём — увидим.

* * *

В ту ночь я спал крепко, как никогда за последние годы, и проснулся изрядно посвежевшим.

— Холмс, — объявил я за завтраком, — деревенский воздух и впрямь творит чудеса. Я определённо чувствую себя на десять лет моложе.

— Неужели? — поразился он, а потом бросил на меня пронизывающий взгляд. — Как насчёт более оптимистичных прогнозов, доктор?

— Ещё рано, — коротко бросил я, загрустив при мыслях о будущем.

Остаток завтрака прошёл в молчании.

Однако в последующие дни здоровье моё продолжало неуклонно улучшаться. Мне чудилось, что я ярче чувствую вкус еды, острее различаю запахи деревни (не всегда приятные!) и чётче слышу звуки насекомых и животных, чем в течение последних нескольких лет. Однажды вечером, когда мы с Холмсом сидели за чашкой чая в сопровождении неизменного бокала медового вина, я поделился своими ощущениями.

— Вынужден заключить, — закончил я между неспешными глотками сладкого янтарного напитка, — что лондонские воздух, вода и еда содержат какие-то вредные примеси, которые способствуют преждевременному старению, и вы не зря советуете мне перебраться в сельскую местность, чтобы увеличить число оставшихся мне лет.

Я быстро допил остатки медовухи и плеснул себе ещё бокальчик, проигнорировав довольный взгляд Холмса. С первых же дней он настоял, чтобы каждый вечер я выпивал по полному бокалу. Сначала я согласился, исключительно чтобы порадовать друга и искупить ту обиду, которую я мог ненамеренно нанести в первый вечер, когда слишком резко выразил своё мнение по поводу его медовухи, но через некоторое время пристрастился вечером выпивать по бокальчику, а порой и по два-три.