Всадники послушно и с немалым удовольствием принялись выполнять эти приказы. Уже через несколько минут всё кругом пылало. Кричащих жителей кнутами гнали к лесной дороге, тех же, кто оказывал сопротивление, настигала неминуемая смерть. Некоторые всадники настолько входили в раж, что убивали даже тех, кто не сопротивлялся. Томаш вырвался было из кольца бароновых слуг, он искал глазами сестру или Генриетту, или ещё кого-то, кто был ему дорог. Он уже был в дюжине шагов от спасительного густого кустарника, как внезапно услышал топот приближавшихся копыт. Страх парализовал его, невозможно было двинуть ни рукой, ни ногой, Томаш даже не мог повернуться. С каждым ударом подкованного копыта о землю конец становился ближе. Внезапно кто-то с силой толкнул его в спину, и, падая, Томаш услышал жуткий звук ломающихся костей и рвущейся плоти. Приподнявшись из копны сена, куда он упал, Томаш увидел рассечённое тело матери. Её широко открытые глаза запечатлели навеки ужасную боль и страх. Томаш весь задрожал, как при сильнейшей лихорадке, слёзы ручьём потекли по щекам мальчика. Дым пожара закрыл солнце…

Он очнулся только, когда чья-то сильная рука схватила его за шиворот. Томаша поволокли по земле вслед за угоняемыми на верную смерть односельчанами. Там и тут лежали трупы знакомых ему с детства людей. Мельница полыхала огромным четырёхкрылым факелом, на её крыльце в луже крови лежал труп мельника с раскроенным черепом. Густой дым окутывал деревню, пламя превращало дома в пепел и угли. Неподалёку стонала тяжелораненая старуха, осыпая на смертном одре проклятьями барона и его людей.

«Что с Генриеттой? — мелькнуло в голове у мальчика. — Неужели её убили, как и отца?» Однако мысли прервал жестокий удар кулаком по лицу, от которого рекой из носа хлынула кровь, заливая рубашку. Томаша привязали к хвосту коровы и повели вслед за односельчанами. Барон позаботился о том, чтобы всё ценное, включая скот, было вывезено в его вотчину.

Дорога была долгой и трудной. Тех, кто не мог идти убивали на месте. Далеко позади остались зарево и дым догоравшей деревни. На пути следования слуг барона и их пленных то и дело попадались разорённые хутора и селения, от которых остались лишь обугленные столбы ворот. Кое-где на деревьях висели казнённые баронами люди. Некоторые были недавно повешены за шею, и их синие распухшие лица с вывалившимися языками и вытаращенными глазами наводили ужас на пленённых крестьян. Запуганные и суеверные, они никогда не могли себе представить такого земного ада. Меж тем, далее дорога становилась всё страшнее, и всё больше на ней попадалось мертвецов. На деревьях вдоль дороги болтались повешенные за ноги, за пальцы, за рёбра. Особо поражал всех вид беременной женщины, которую повесили за волосы, распаров живот. Но вскоре у каждого третьего повешенного было распорото брюхо, и кишки свисали зловонной бахромой почти до колен. На колы были насажены человеческие головы, глазницы которых были пусты, ибо вороны давно уже выклевали глаза. Некоторые особо прочные колья украшали целые тела людей, умерших в страшных муках. Огромные стаи ворон и других пожирателей падали кружили по окрестности, привлекаемые запахом разлагающейся плоти. Сотни диких собак, волков и прочих опасных зверей наводнили округу. Ад на земле создали два брата барона.

Дорога шла в гору, подъём становился круче, и после поворота Томаш увидел в лучах заходящего солнца тёмную громаду замка де Веги. Но не только замок освещал зловещий пожар заката, его лучи касались ветвей больших высохших деревьев, на которых страшными плодами висели маленькие дети. Некоторые были просто приколочены гвоздями к стволам и использовались баронами и их слугами в качестве тренировочных мишеней. Птицы кружили в небе, изредка садясь на маленькие трупики, чтобы поклевать их нежное мясо.

Томаш так устал, что не мог ни на что смотреть. Его ноги передвигались сами собой, повинуясь инстинкту. Единственной жаждой, которую испытывал мальчик, была жажда жизни, и все другие желания давно померкли перед ней. Он молился, как мог, прося о чуде, но чуда не происходило. Конвой, ведший скот, посторонился, давая дорогу очередному разъезду смерти. Около полусотни всадников умчались в ночь сеять ужас и разорение по всей округе. Пропустив эту сатанинскую кавалькаду, конвой со скотиной и Томашом перешёл по подъёмному мосту через глубокий ров. Пройдя через массивную надвратную башню, стражники вывели Томаша и коров на внутренний двор замка. Обессиленного мальчика отвязали от коровьего хвоста, посмеялись над его чумазым, залитым кровью и засохшими слезами лицом и швырнули в толпу пригнанных из разных деревень невольников, стоявших у стены замка. Все пленники баронов молчали, будучи уже не в силах ни плакать, ни стонать.

Томаш с трудом поднял голову и увидел, как взрослые мужчины шли, повинуясь бичам стражи, к небольшой площадке, на которой свирепый рыцарь в залитых кровью латах упражнялся в искусстве владения мечом. Каждого вновь подведённого к нему человека он разрубал на части. Невольники, закованные в железо, чуть не падавшие от голода и усталости, оттаскивали куски его жертв в сторону. Томаш хотел было отвернуться, чтобы не видеть этого ужаса, но вдруг заметил своего отца, которого какой-то верзила подводил к палачу. Мальчик заледенел от ужаса, не понимая, зачем его отца ведут к рыцарю, ему хотелось закричать, но страх сдавил горло. Отец повернулся, озирая пленников у стены, и его глаза встретились с глазами сына… в следующий момент меч отсёк голову мужчины, и она с глухим стуком упала на каменные плиты замкового двора. Вот так в один день Томаш стал круглым сиротой.

Когда же все мужчины были изрублены в куски, наступила очередь стариков умирать. Их, невзирая на возраст, погнали в одну из самых высоких башен замка. С её вершины младший из баронов Квентин де Веги лично столкнул каждого вниз, сопровождая свои деяния безумным смехом. Оставшихся в живых детей и молодых девушек, среди которых были и Томаш, и Рита, и маленький Клаус, и все их друзья, повели в главную башню замка, соединявшуюся галереями с внешними стенами замка. Всех их привили в большой зал, который некогда был богато украшен, но теперь больше напоминал хлев. Дорогие ковры и перины лежали на полу, усыпанные соломой, по стенам висели щиты, дорогое оружие и шкуры животных, вдоль стен стояли огромные бочки с вином и мёдом, над ярко пылавшим очагом жарилась туша барана. Сидевшие за большим дубовым столом, заваленным свининой и кувшинами с вином, друзья и ближайшие слуги баронов одобрительно загомонили при виде напуганных сирот. Мерцающий свет факелов озарял их злые оскалившиеся лица.