В мою щёку врезался мясистый кулак. Удар вышел слабым и смазанным, потому что человек, нанёсший его, находился на той стадии негодования, когда от переизбытка эмоций более не мог в полной мере управлять своим и без того неповоротливым телом.

— Не думай, что я оставлю это просто так, сволочь! Ты вылетишь отсюда с таким треском, что тебя даже уборщиком ни в одну из забегаловок официально не возьмут!!! Я засужу тебя за клевету и унижение чести и достоинства!

— Уверены, что у вас они есть? — я более не хотел церемониться и, потирая щёку, напоследок решил раскрыть оставшийся козырь. — Я сам больше не собираюсь работать в вашем гадюшнике. Но никаких жалоб вы на меня подавать не будете, как и разглашать где бы то ни было причину моего увольнения. Я ухожу по собственному желанию, а если вы что-нибудь решите выкинуть против меня, на все адреса корпоративной почты сотрудников придут фотографии того, как вы в туалете развлекаетесь со своей секретаршей. Кажется, ваша жена работает здесь главным редактором…

— Чёртов извращенец, откуда ты… Ты… Ты не посмеешь!!!

— Ещё как посмею, — я смял омерзительное фото и бросил его в сторону. — Можете подавиться моими статьями, но об остальном я вас предупредил. Плодотворной работы и счастливой семейной жизни, мистер Клеймонт!

Не дожидаясь очередной волны животной ярости, я покинул кабинет. Более не обращая внимания на любопытные взгляды коллег, которые косились на моё лицо, малость пострадавшее в битве за справедливость, я забрал со своего рабочего места заранее собранный рюкзак с минимальным набором личных вещей и покинул ненавистный офис.

На улице я достал фотоаппарат и, дождавшись зелёного сигнала светофора, вышел на середину проезжей части. Широкое шоссе перед многоэтажным стеклянным зданием бизнес-центра всегда кишело машинами, водители которых неустанно сигналили как одуревшие, когда толпы офисных работников, игнорируя отведённое для перехода дороги время, уверенно пёрли на красный. Пронзительный звук автомобильных гудков и визг тормозов выводили меня из себя больше всего все те несколько лет, что я работал рекламщиком. Они были слышны в офисе даже при закрытых окнах, и факт того, что мне больше не придётся терпеть эти раздражающие звуки, радовал меня ничуть не меньше того, что мне больше не надо будет каждый день курсировать по злополучному переходу, где каждый в спешке норовил сбить тебя с ног.

— Ты чего тут встал?! — проходящий мимо мужчина нарочно толкнул меня плечом, чтобы я не стоял на ходу.

Я не сдвинулся с места, вынуждая ворчащих пешеходов обходить меня.

Я давно присмотрел нужный ракурс для того, чтобы в полную высоту сфотографировать своё прежнее место работы. Высотка напоминала безвкусный стеклянный памятник современному капитализму, и снимок с ней отлично бы вписался в мой альбом, в котором я хранил фотографии всего того, с чем мне было не по пути. Как я уже упоминал, я не был склонен думать о прошлом, поэтому содержимое альбома редко вызывало у меня какие-либо эмоции или чувство ностальгии, скорее мне просто иногда нравилось фотографировать что-то поприличнее человеческих задниц.

Сделав снимок, я ещё какое-то время задержался на проезжей части. Стоило мне выключить камеру и убрать её в рюкзак, как я почувствовал небывалое чувство свободы и прилив сил, которые не испытывал уже очень давно. Думается, многим людям невдомёк, что увольнение — это вовсе не угроза твоей стабильности, а самое настоящее освобождение от всего того, что ты заставляешь себя делать, чтобы поддерживать видимость мнимого благополучия в своей жизни. Я действительно был неудачником, но также я был гениальным придурком и не сомневался в том, что смогу начать всё заново.

Последний раз взглянув на бывшее место работы, я всё-таки сделал шаг в сторону противоположного края дороги. Я не заметил, что людей на проезжей части стало меньше, а зелёный сигнал светофора для пешеходов сменился красной надписью «стоп».

* * *

Я толком не знал, в какой момент успел провалиться в сон. Однако процесс пробуждения в этот раз был намного тяжелее, чем мне когда-либо доводилось испытывать прежде.

Моё вялое сознание будто увязло в илистом дне глубокой дрёмы и нисколько не хотело бороться для того, чтобы подняться на поверхность. Слабо пробивающееся сквозь сон ощущение собственного тела подсказывало, что после пробуждения меня поджидает физическая боль. А также похмелье и, видать, знатное, если я даже в бессознательном состоянии чувствовал, как у меня раскалывалась голова.

Внутренний голос пытался напомнить о чём-то, что было связано с прошедшим утром. Видимо, я на радостях после освобождения от своего неблагодарного труда нализался в стельку и где-то в баре огрёб неслабых тумаков. Но, даже несмотря на данное обстоятельство, я не понимал, почему на душе было так муторно и почему мне было настолько тяжело совершить над собой усилие, чтобы проснуться.

Просачивающийся на глубину свет из реального мира порождал ещё более сильные волны мигрени, и я, наоборот, попытался зарыться ещё глубже в вязкий ил, чтобы избавить себя от усиливающихся болезненных ощущений.

Однако вновь погрузиться в полную тьму мне не позволили. Чья-то рука коснулась моей щеки. Прикосновение вызвало вспышку боли. Кожу будто обдало пламенем, и я почувствовал, как она запульсировала под чужими пальцами. Было ли этого из-за того, что накануне мне в лицо прилетел удар бывшего начальника, или же это была новая рана? Я не знал.

Сквозь толщу мутной воды до моих ушей донёсся голос, который, как мне показалось, я уже слышал когда-то в прошлом.

— Хоть я никогда и не сомневался в том, что ты умелец попадать во всякие неприятности, никогда не думал, что спустя столько лет мы столкнёмся из-за этого в больничной палате.

Сказанное окончательно вернуло меня к реальной жизни, и я разлепил тяжёлые веки.

Резкий свет флуоресцентных ламп тут же заставил меня зажмуриться снова, от чего моя черепная коробка чуть не треснула от откликнувшейся в затылке головной боли.

Когда я снова открыл глаза, спустя некоторое время привыкнув к яркому искусственному освещению, я окончательно осознал, что не имею ни малейшего представления о том, что со мной произошло.

Незнакомый выбеленный потолок, зеленоватые стены и бьющий в нос лекарственный запах едва ли могли быть атрибутами санатория, где мне предстояло провести долгожданный отдых. Начиная понимать, что к чему, я тут же попробовал пошевелить конечностями, не боясь того, что подобные излишне активные действия могут привести к очередной вспышке боли.

Руки и ноги были на месте и вполне себе нормально шевелились. Данный факт меня более чем удовлетворил,