Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, – говорит он. – Нормально добралась?
– Да. Спасибо, что спросил.
– Как мама?
Я вздыхаю, потирая лоб.
– Спит. Она слабее, чем я ожидала.
– Мне жаль, – искренне произносит он. Мы хоть и расстались, но Калеб все равно один из самых добрых людей, которых я знаю.
– Уж как есть, – тихо отвечаю я и сажусь на край кровати напротив окна, у которого часто сидела вместе с Калебом.
– Кое-кто пытается вырвать у меня телефон, – шутит он.
Я тоже смеюсь.
– Передай ей трубочку.
– Мамочка! – Голос дочери – как бальзам на рану. Благодаря ей я сразу чувствую себя лучше, она меня заземляет.
– Привет, детка. Как прошел день?
– Хорошо. Папа забрал меня из школы, и мы сходили в магазин. Я купила леденец.
На заднем плане раздается смех Калеба.
– Это же наш секрет.
– Ой, – хихикает она.
Сэда стала неожиданным сюрпризом, который оставил мне Тайер. Она стала подарком, которого я хотела и в котором нуждалась, сама не отдавая себе в этом отчета. А теперь я ее мама и чувствую себя супергероем.
– Я уже по тебе соскучилась, – улыбаюсь я.
– Я тоже по тебе скучаю, мамочка. Поцелуй бабушку, ты всегда говоришь, что от поцелуев становится лучше.
О, черт. Я сейчас заплачу. Как бы я хотела, чтобы слезы помогли моей маме, но сомневаюсь, что волшебные поцелуи помогут побороть рак.
– Я ее поцелую, – обещаю я дочери. – Люблю тебя.
– Люблю тебя, мамочка! – Она кладет трубку, и телефон замолкает.
Когда я возвращаюсь вниз, мама еще спит, поэтому я решаю приготовить ужин. Джорджия говорит, что в последнее время мама ест мало, но я должна хотя бы попробовать.
Обыскивая шкафчики, я натыкаюсь на бутылку вина. Вероятно, Джорджия припрятала ее до того, как в очередной раз забеременела. Я наполняю бокал, готовлю ужин и пью вино. Я не большой любитель выпить, но сегодня мне необходимо успокоить нервы.
– Салем? – зовет мама, и я отворачиваюсь от кипящей кастрюли.
– Да? – Я удивлена, что она проснулась. Я ожидала, что придется ее разбудить.
– Ты не принесешь мне воды?
Я беру стакан, соломинку и подношу к ее губам. Она жадно пьет, в ее глазах благодарность. Я ставлю стакан на место и спрашиваю:
– Тебе что-нибудь еще нужно? Я готовлю ужин.
– Нет, воды было достаточно. – Она ласково поглаживает мою руку. – Мне жаль, что я уснула и мы не посмотрели фильм.
– Все в порядке. Посмотрим за ужином.
У нее грустный взгляд, и мне интересно, о чем она думает.
– Ты счастлива, Салем? Что-то не похоже.
– Я счастлива настолько, насколько это возможно сейчас.
– Да. Наверное, ты права.
Я печально улыбаюсь и выхожу из комнаты, чтобы закончить приготовление ужина.
Когда все готово, я несу две тарелки со спагетти и чесночным хлебом в гостиную. Подперев маму подушками, я ставлю поднос на ее колени и устраиваю ее поудобнее, после чего сажусь сама.
Идет фильм, но я не обращаю на него внимания.
Потом я убираю грязную посуду. Мама едва притронулась к своей тарелке, но я знаю, что она старалась съесть как можно больше.
Через несколько минут я возвращаюсь из кухни в гостиную и вижу, что мама спит.
Уже поздно, поэтому я выключаю телевизор, укрываю ее одеялом, убеждаюсь, что у нее есть вода и что телефон на всякий случай лежит рядом.
– Я люблю тебя, мама. – Я целую ее лоб и смахиваю слезу. Потом тихо поднимаюсь по лестнице, принимаю душ и ложусь в постель. День был долгим, и мне нужно отдохнуть.
* * *
Возвращаясь с утренней пробежки, я вхожу в кухню через боковую дверь и улыбаюсь, когда вижу маму за столом. Ее лицо не такое серое, как накануне, на щеках румянец, и я надеюсь, что она хорошо выспалась.
– Привет, – улыбаюсь я, поправляя хвостик. – Ты проголодалась?
– Я поела хлопьев, – отвечает она, листая журнал.
– Знаешь, – мягко говорю я, – тебе не следует передвигаться без посторонней помощи.
Есть риск упасть, и ей об этом известно. Но, думаю, в ее ситуации я тоже проявляла бы упрямство. Трудно выдерживать необходимость того, чтобы другой человек помогал тебе делать элементарные вещи, например, ходить в туалет или мыться.
– На мне нескользящие носки.
– Мама, – произношу я строгим тоном и начинаю варить кофе, – ты же знаешь, что так не делается.
Она вздыхает.
– Сегодня утром я чувствовала себя хорошо. Я хотела двигаться самостоятельно.
– Будь осторожна, – прошу я.
– Салем, – тихо произносит она мое имя. Я стою к ней спиной, беру кружку для кофе и поворачиваюсь. – Ты ведь знаешь, что я умру, да?
Я опускаю голову. Я знаю. Джорджия знает. Мы все знаем.
– Да.
– У меня так мало времени, и эти последние дни я хочу чувствовать себя собой. Хорошо? – Я киваю и изо всех сил сдерживаю слезы, которые так и рвутся наружу. Это самое худшее – оплакивать кого-то, кто еще жив. – Я тут подумала, – продолжает она. – Мы могли бы испечь сегодня кексы. Раз уж я хорошо себя чувствую.
Мои плечи напрягаются. Я не пекла кексы с тех пор, как в последний раз готовила их для Тайера. После этого я к ним не притрагивалась, поскольку они напоминали мне о нем.
– Мы… мы могли бы испечь, да.
Я не собираюсь отказывать в просьбе своей умирающей маме.
– Давай испечем кексы из песочного теста. Они всегда были твоими любимыми. Наш сосед Тайер тоже их любит. Я всегда выпекала их понемногу, пока не заболела.
– Д-да, – заикаюсь я. – Я помню, он их любил.
Она внимательно смотрит на меня, и я выдерживаю ее взгляд.
– Он хороший человек. Ужасно, что ему пришлось пережить такую трагедию. Его бедный сын. Я бы на его месте переехала, а он до сих пор живет в этом доме.
– Мама, – пытаюсь я сменить тему, – тебе дать что-нибудь попить или что-то еще?
– Нет. – Она закрывает журнал и кладет его на стол. – Он косит мой газон, – продолжает она говорить о Тайере. Я не хочу о нем слышать. Не хочу знать. Это слишком больно, но я не могу сказать об этом маме. Стоя спиной к ней, я добавляю в кофе сливки и сахар. Руки дрожат, но я знаю, что с того места, где она сидит, этого не видно. – Он иногда заходит. Ему одиноко, и мы выпиваем…
– Он тебе нравится? – Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю спохватиться, и я тут же морщусь.
Даже не хочу представлять Тайера, ухаживающего за моей мамой.