Я убежден, что свободные рынки работают лучше всего, при условии, что мы договоримся о том, что мы подразумеваем под «свободными» рынками. Я считаю, что рынки свободны, когда они не подвержены произвольному политическому вмешательству и когда они не подвержены искусственной защите от конкуренции новых участников. Поддержание свободы рынков иногда требует вмешательства государства, но, безусловно, эта свобода исчезает, когда правительства экспроприируют частную собственность, когда участникам рынков позволяется подавлять конкуренцию или когда они успешно лоббируют защиту своей ренты.

Я также либерал в том смысле, что считаю сокращение неравенства достойной целью[1]. Я не верю, что неравенство является злом. Неравенство необходимо, чтобы вознаграждать успех и наказывать неудачу, и было бы бессмысленно спорить с этим. Но я считаю, что в целом в нашей экономической системе больше сил, ведущих к чрезмерному, несправедливому или неэффективному неравенству, чем сил, ведущих к чрезмерному равенству. Таковы те априорные суждения, которых я придерживался, когда писал эту книгу. Убеждения следует обсуждать, и они, безусловно, могут быть оспорены. Я прилагал все усилия, чтобы они не препятствовали ходу моих рассуждений, но не стоит игнорировать потенциальную ценность дополнительной предосторожности.

О данных, анекдотах и интуиции

Данные! Данные! Данные! – раздраженно восклицал он. – Я не могу делать кирпичи не имея глины.

Артур Конан Дойл. Медные буки

В заключение я хотел бы привести хорошо известное в научных кругах клише: «На Бога уповаем, остальное предоставят данные».

Эдвин Р. Фишер, профессор патологии, выступление перед подкомитетом палаты представителей конгресса США в 1978 году

Если экономисты и могут быть чем-либо полезны обществу – большое «если», по мнению некоторых критиков, – то по крайней мере своей способностью ставить под сомнение расхожие представления, смотреть на проблему с другой стороны и избегать повторять то, что говорят все остальные. Именно подобным подходом так освежает книга Роберта Гордона «Подъем и падение американского экономического роста». В отличие от оптимистов новых технологий, утверждающих, что скорость инноваций никогда не была так высока, Гордон доказывает, что современная волна инноваций вовсе не так революционна, как предшествующие. Гордон может быть прав, а может и нет, но он готов мыслить последовательно и обосновывать свои заключения данными и логикой, а не анекдотическими ситуациями и предвзятыми идеями.

Также важно подчеркнуть, что умные люди часто не соглашаются друг с другом, и в большинстве случаев это хорошо. На самом деле, я бы сказал, что мы с большей вероятностью узнаем что-то интересное именно тогда, когда умные люди спорят. В 2014 году в интервью Джеймсу Беннету из журнала The Atlantic основатель Microsoft Билл Гейтс сказал: «Я думаю, что идея о том, что инновации замедляются, является одной из самых глупых вещей, которые кто-либо когда-либо говорил». Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, он добавил: «Возьмем наш потенциал в области генерации энергии, потенциал разработки новых материалов, потенциал создания лекарственных средств, потенциал образовательных технологий». Предприниматели склонны рассматривать «журавлей в небе», тогда как экономистов больше интересуют «синицы в руках». Разумеется, нас интересует «потенциальное» применение идеи, но нам необходимо исследовать данные, чтобы удостовериться в ее воздействии. До этого уверения Гейтса в возможном потенциале не могут нас убедить. Пока данные не говорят об обратном, мы склонны следовать за Стефаном Цвейгом и думать, что «Бразилия – это страна будущего и всегда ею останется»[2].

Изменить расхожие представления всегда непросто. Идея о том, что американские рынки наиболее конкурентны в мире, десятилетиями разделяется большинством представителей экономической науки. Бизнесмены утверждают, что никогда еще не было так легко начать новый бизнес, что конкуренция повсюду и что интернет позволяет людям находить самые низкие цены на товары. Мы, безусловно, живем в самом конкурентном, самом потрясающе инновационном обществе. Верно? В какой-то степени эти аргументы отражают универсальную предвзятость человеческой психики, а именно идею о том, что мы умнее и опытнее наших предков и что все, что мы делаем, «беспрецедентно». Мне кажется, что нельзя впасть в больший самообман. На самом деле мало что из того, что мы делаем, является беспрецедентным.

Например, в 1990-е годы было широко распространено представление о том, что бурно развивающийся фондовый рынок достиг самого высокого уровня в истории. Фирмы переходили от этапа стартапа к первичному публичному предложению (IPO – Initial Public Offering) своих акций с рекордной скоростью. По крайней мере, мы так думали. На самом деле, как показали Боян Йованович и Питер Л. Руссо (Jovanovic and Rousseau, 2001), рынок IPO 1920-х годов был удивительно похож на рынок 1990-х годов – поступления от IPO (как доля в валовом внутреннем продукте) были сопоставимы, а переход фирм от первичной регистрации к допуску их акций на биржу столь же быстрым. Хотя в девяностые годы это делалось на дисплеях и компьютерах, сам процесс не был ни принципиально иным, ни принципиально лучшим, чем в двадцатые, без дисплеев и компьютеров.

Первым делом мы всегда должны смотреть на данные. В особенности это верно, если мы интересуемся изменениями, которые происходят на протяжении десятилетий. Мы не можем доверять своей интуиции и, конечно, не должны следовать расхожим представлениям, особенно когда они совпадают с нашими предубеждениями или экономическими интересами. Поэтому, когда вы слышите, как менеджер утверждает, что конкуренция никогда не была более жесткой, вы так же должны верить этому утверждению, как и парикмахеру, который говорит, что вам действительно нужна стрижка. Или, я мог бы добавить, банкиру, заявляющему, что кредитное плечо действительно, действительно безопасно.

Есть еще один пример, который я нахожу поразительным и считаю, что он способен затронуть за живое. Вы, наверное, слышали, что время, когда человек мог рассчитывать на долгую карьеру в одной компании, давно прошло. В наше время, как нам говорят, люди должны быть готовы часто менять карьеру. Представляется, что миллениалы стремятся прыгать с одной работы на другую. Текучесть кадров на рынке труда, продолжает это повествование, выше, чем когда-либо. И хотя эта история может показаться правдивой, на самом деле это не так. Данные Бюро статистики труда США показывают, что сегодня работники остаются в компании несколько дольше, чем тридцать лет назад. В восьмидесятые и девяностые годы средний срок рабочего стажа в одной компании составлял около 3,5 лет. Примерно с 2000 года этот срок начал расти и сегодня составляет примерно 4,5 лет. На самом деле почти во всех развитых странах мы наблюдаем снижение текучести кадров, что обусловлено резким сокращением числа добровольных увольнений. После 1990-х годов потоки работников снижаются[3]. Иначе говоря, в настоящее время люди реже меняют работу, чем в прошлом.

Когда я впервые увидел эти цифры, мне вспомнился разговор с моим собственным дедом, который был рабочим во Франции в пятидесятых-шестидесятых годах. Гарантии занятости – в виде минимальной заработной платы, страхования по безработице, выходного