Гость вошел, стараясь не наступить в быстро расползающуюся по линолеуму алую лужу. Кровь не растекалась равномерно, а собиралась в левом углу – верный признак того, что пол по-прежнему неровный. Все, как раньше, как в детстве. Павел Иванович счастливо смеялся, обходя небольшие комнаты. Каждый угол, казалось, хранил великое множество воспоминаний. Он вернулся домой. После всех несчастий, трудностей и бед, после выжигающих душу скитаний. Вернулся. Теперь уже навсегда.

Еще трое прибыли из областного центра на автобусе, но до города не доехали. В предрассветных сумерках выгрузились на остановке по требованию за семь километров до окружной. Кроме них, здесь никто не вышел. Да и назвать это нагромождение бетонных плит возле дороги остановкой простительно было, пожалуй, только слепому. Ничего похожего на станцию тут не наблюдалось. Просто рейсовый автобус замер испуганно на две с половиной минуты посреди леса, а затем отправился дальше, мгновенно забыв о трех мужчинах, оставшихся на сером наросте, уродовавшем почти идеальную прямую междугороднего шоссе.

Они долго смотрели друг на друга молча. Камуфляжные штаны, высокие армейские ботинки, объемистые рюкзаки, истертые временем и непогодой ветровки. И глаза такие же – истертые. Глаза без малейшего намека на счастливый исход.

– Ну что? – сказал наконец Серп. – Двигаем?

– А как же иначе, – сказал Молот и кивнул.

Лицедей поднял лицо к небу. В предвкушающей солнечный свет бледной синеве скользила обрывком ночи хищная птица. Ястреб или сокол.

Серп повел головой, втянул носом воздух.

– Ну что? – повторил он. – Пора. Танюха уже здесь.

– О чем думает? – спросил Лицедей.

– О том, что ее молодой человек согласился сюда приехать, только чтобы побыть рядом с Катей. Она думает, что ему нравится Катина грудь и ради этой груди он готов мерзнуть в палатке холодной сентябрьской ночью и гулять по лесу. Она пока не решила, хорошо это или плохо.

– Все?

– Танюха больше не сомневается. Вспомнила, на кого он раньше смотрел так же, как теперь на Катю.

– На кого?

– На нее.

– Девчонка-то не дура, – сказал Лицедей. – Соображает. Хотя ночи пока не такие уж холодные.

Спустя четверть часа солнце все-таки поднялось над горизонтом, запустив механизм нового дня. Трое шли через бурелом. Замшелые острия обломанных веток впивались им в кожу, цеплялись за одежду, смола пачкала ладони, паутина, тонкая и невесомая, словно воспоминания о счастье, липла на лица. Ботинки с чавканьем погружались в пушистый мох.

– Это болото, – сказал Молот. – Ты завел нас в болото.

Лицедей продолжал идти молча, не глядя по сторонам. Серп вполголоса напевал песенку о том, как меркнет солнце и тонет в море земля. Выходит, к кому именно обратился Молот, не совсем понятно – поэтому он произнес ту же фразу еще раз, более отчетливо и сурово:

– Дурак, ты завел нас в болото!

Лицедей остановился, медленно обернулся:

– Дурак?

– Что?

– Ты сказал «дурак»?

– Похоже, да.

– Ты выглядишь как взрослый мужчина, не забывай. Как мужик. Мужики не называют друг друга дураками. Это звучит странно.

Молот пожал плечами:

– Я не хотел обидеть тебя, а потому использовал самое безвредное из известных мне оскорблений.

– Я знаю еще более безвредное, – заявил Серп. – Шмара. Нет, то есть глупец. Да, глупец.

– Глупец обиднее, чем дурак. В нем есть дух старины, а значит, и смысла больше.

– Хорошо, – кивнул Лицедей. – Я понял. Двигаем дальше. Лагерь уже рядом.

Действительно, спустя пару минут они вышли к небольшой поляне, где вокруг еще дымящегося кострища стояли три двухместных палатки. Тишина здесь была не настоящей. В ней что-то зрело, готовилось, вот-вот должно было закипеть.

Трое остались за деревьями, наблюдать. Вскоре полог одной из палаток отодвинулся и изнутри бесшумно выбрался молодой мужчина, одетый только в майку и шорты. Он осторожно, стараясь не издать ни одного лишнего звука, застегнул полог и, подкравшись к палатке напротив, нырнул внутрь.

С такого расстояния нельзя было расслышать каких-либо слов, но трое прекрасно знали, что шепчут друг другу Катя и молодой мужчина в майке и шортах, которого она, сама того не особо желая, отбила у своей лучшей подруги.

– Буди Танюху, – устало проговорил Лицедей. – И пошли. До машины еще топать и топать.

Люди из Конторы никогда не приходят без предупреждения. Они никогда не звонят с угрозами, не поджидают у подъезда, не заглядывают в окна. Не их стиль. Гарракумба. Обратите внимание на надписи, появившиеся одним прекрасным утром на стене продуктового магазина, мимо которого обычно проходите по дороге на работу. Вы же ходите на работу? Вы же крутите колесо? Как мой прадед – он с восьми лет каждый день спускался в подвал мастерской и вращал с помощью специальной рукояти шлифовальное колесо наверху. Потом он вырос и перестал спускаться в подвал, сам сел за колесо, гоняя вместо себя вниз кого-то другого. Карьерный рост. Богатые перспективы. Заккарама. Шавратас.

В паре километров от города – они только что миновали очередной указатель – Лицедея скрутило. Он съехал на обочину и остановил машину.

– Совсем херово? – спросил зачем-то Молот.

Лицедей кивнул, пробормотал сдавленно:

– Я сейчас… – и, выскочив из автомобиля, скрылся за деревьями.

– Укачало? – невесело пошутил Серп, но сам даже не улыбнулся.

Молчали. Осматривались. Дорога была неплохого качества, со свежей, яркой разделительной линией. Справа высился сосновый лес, в котором сейчас тошнило их товарища и командира, а слева, за тощей линией посадок, раскинулись, как принято их именовать во всей русской литературе, «бескрайние» поля. Над ними тонуло в багровых облаках солнце.

– Хорошая погода, – сказал Молот. – Для осени очень даже неплохо.

– И для лета сошло бы, – согласился Серп. – Для августа вполне.

– Картошку копать.

– Да. Идеальная погода для картошки, ну и вообще… на даче посидеть.

Разговор не клеился. Этот треклятый городишко из абстрактной точки на карте превратился во вполне реальную угрозу. Они никогда не подбирались к нему так близко, разве что во снах. Серп вспомнил свои сны, содрогнулся от отвращения.

– Как думаешь, девчонка понимает, что происходит? – спросил он, чтобы избавиться от жутких образов.

– Вряд ли, – сказал Молот. – Если бы понимала, собрала бы манатки и свалила из города еще пару дней назад. Куда-нибудь на другой конец планеты или, на крайний случай, страны.