Приговор судьи – смертная казнь через повешение – был встречен одобрительными криками публики, набившейся в зал городского суда.

От воспоминания об этих выкриках у Анабеллы болезненно сжалось сердце, а из глаз покатились слезы.

– Она не должна умереть, Чэрити. Я не допущу ее гибели, ведь это все случилось из-за меня…

– Перестань обвинять себя, девочка. Раньше или позже все должно было кончиться именно так. По крайней мере в награду за все свои мучения твоя матушка получила возможность увидеть этого негодяя мертвым.

Анабелла молчаливо согласилась со служанкой. Она даже не пыталась делать вид, будто испытывала к отчиму хоть какие-то добрые чувства или опечалена его смертью. Единственное, о чем сожалела Анабелла, – это то, что мать совершила убийство при свидетелях.

Девушка ужаснулась столь грешным мыслям и поспешила изгнать их из головы. Несмотря на прохладную погоду, от воспоминаний, взволновавших ее, лоб девушки покрылся бисеринками пота.

– Господи, прости меня, я вовсе так не думаю, – одними губами проговорила она. – Только не отнимай у нее жизнь. А не то у меня появятся еще более грешные мысли. Спаси ее, Господи! Если ты оставишь ее в живых, я обещаю, что… что…

Додумать до конца эту мысль Анабелла не успела, потому что содрогнулась от ужаса. Как она осмелилась умолять Господа, чтобы Он простил ее матери столь страшное преступление? Наверное, теперь ей следует пообещать, что она посвятит всю жизнь служению Ему и навсегда позабудет о своих грешных помыслах! Но может ли такой обет перечеркнуть все ее прошлые прегрешения и спасти жизнь матери? А что если в глазах Господа она, Анабелла, неисправима?

Ведь каждый раз, когда отчим избивал ее, то называл дьявольским отродьем. Он не понимал, почему она то истошно вопила от боли, то вдруг молча замирала, словно и не замечая сыпавшихся на нее ударов. Он все время твердил, что только исчадие ада может так резко изменяться.

И нередко у Анабеллы закрадывалось подозрение, может быть, отчим прав. Она вспоминала, как мама всегда упрашивала ее вести себя более смиренно, дабы не вызывать в свой адрес столь страшных обвинений. Правда, в приступе неожиданной ярости матушка убила этого изверга, но Анабелла была уверена, что на ее месте кто угодно поступил бы точно так же. Матушка не заслужила казни! Право, не заслужила.

– Что мне теперь делать? – задыхаясь от волнения, спросила она у служанки.

Чэрити положила пухлую ладонь на руку хозяйки. На мгновение ее карие оленьи глаза встретились с аквамариновыми глазами Анабеллы, и девушка не увидела в них ни малейшей надежды.

Служанка перевела взгляд на виселицу и тяжело вздохнула:

– Ничего теперь не поделаешь, сердечко мое. Слава Богу, тебе хотя бы удалось облегчить ее последние дни – ты носила ей в тюрьму еду, сидела с ней, разговаривала, читала бедняжке вслух, – глаза Чэрити неожиданно потемнели. – Сдается мне, что в тюрьме ей было все-таки легче, чем с твоим отцом. Намаялась она с ним. Ох, намаялась…

– Он мне не отец, а отчим.

– Да-да, голубка. Я просто еще не привыкла его так называть. По правде сказать, мне никогда не верилось, что он твой родной отец. Эта грубая скотина не могла дать жизнь такому ангелу, как ты.

Анабелла всхлипнула.

– Ангел спас бы ее, Чэрити, а я не могу, – однако в голосе ее внезапно промелькнула надежда. – Послушай! Если мы перенесем тело в дом твоего отца, то, может, нам удастся самим оживить ее? Ты ведь кое-что понимаешь в травах, настойках, и мы могли бы…

Стоявшая поблизости старуха обернулась, услышав взволнованный голос Анабеллы. Девушка инстинктивно надвинула капюшон еще ниже, пряча лицо. Некоторое время старуха пристально вглядывалась в нее выцветшими глазами, но, не распознав, кто перед ней, пожала плечами и отвернулась.

Чэрити прижалась к Анабелле:

– Говори-ка потише. Если шериф обнаружит тебя здесь, не миновать неприятностей, а нам это ни к чему, – служанка вновь горестно вздохнула. – Признаюсь тебе, я-то никогда не верила, что врач способен ее оживить. А уж мне-то это тем более не под силу. Послушай моего совета, голубка. Поскорее уходи отсюда, пока казнь не началась, и готовься к отъезду. Уезжать тебе надо из города, да побыстрей!

– Я буду с ней до конца, – Анабелла, вздрогнув, посмотрела на виселицу. Грубо обтесанные бревна были отполированы до блеска в том месте, где через них перекидывали веревку. – Я верю: должно свершиться чудо. Господь обратит на нее свой взор и не даст свершиться несправедливости. Он спасет ее! Да, она убила, но Господь должен же понимать, до какого отчаяния может дойти мать, видя, как истязают ее ребенка. Он ведь тоже Отец.

– Господь не оставляет своими заботами тех, кто помогает себе сам, а твоя мать давно махнула на себя рукой, – не без укоризны заметила Чэрити. – Уйдем отсюда, Анабелла! Давай уедем в Лондон. Мой кузен, ну тот, что работает в театре, поможет нам устроиться. С твоими благородными манерами тебе будет легко найти подходящую работу.

– Ты же знаешь, я собираюсь уехать в Лондон в самое ближайшее время, – Анабелла встала на цыпочки, пытаясь разглядеть, не приближается ли кто-нибудь по дороге. – Но, право же, я не знаю, стоит ли тебе ехать вместе со мной. У тебя хорошие рекомендации, и ты без труда устроишься здесь. Ведь в нашем городе любой без запинки ответит, что лучшей кухарки, чем ты, во всем графстве не сыскать.

– Ну уж нет! Я хочу испытать судьбу на лондонских подмостках. Ты же слышала рассказы моего двоюродного брата. Дворяне дерутся из-за актрис на дуэли. Брат уверяет, что любая бабенка со смазливой мордашкой запросто может подцепить в Лондоне знатного толстосума, который готов будет устроить ее будущее…

Глаза Анабеллы гневно сверкнули.

– Ты что? Даже думать не смей о таких вещах! Кто знает, не подобные ли мысли и довели мою мать до беды. Не свяжись она с распутным дворянином, он не бросил бы ее с ребенком и родители не стали бы принуждать бедняжку к браку со сквайром. И ее жизнь не превратилась бы в ад и не привела бы несчастную к убийству мужа!

Девушка едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

– Бедная моя хозяйка, – Чэрити обняла дрожащую Анабеллу. – Пойдем-ка отсюда. У меня сердце разрывается, когда я гляжу на твои страдания.

Но не успела Анабелла ответить, как толпа возбужденно зашумела. Девушка почувствовала, как к ее вискам прихлынула кровь. Она замерла. Взгляд Анабеллы был прикован к крутому изгибу дороги, из-за которого должна была появиться повозка.

Первым показался шериф в отороченной мехом мантии. Он держался уж слишком горделиво и напыщенно для человека, домогавшегося тейлоровских владений. Анабелла непроизвольно стиснула кулаки, ей хотелось вцепиться в его жирное горло и сжимать его, пока глаза мерзавца не вылезут из орбит, а в них вместо обычного самодовольства появится ужас. Неужели в его сердце не было ни капли жалости к женщине, которую муж истязал всю ее жизнь? Нет, как и ее отчим, шериф торжествовал, не упустив случая еще раз ощутить свое превосходство и утвердиться в собственной значительности.