раз, — попросил он, еле вспомнив, как пользоваться собственными пальцами, и благоговейно поклонился. — Мне очень нужно…нужно…

— Кто ты? — спросила девушка и приблизилась, всматриваясь в загорелое лицо незваного слушателя.

— Отступник, госпожа. Это мой выбор и моя вина.

Он вновь ощущал себя полнейшим ничтожеством. Момент был упущен. Его переживания погасли.

— Ты не великан, — на лице девушки промелькнуло облегчение.

— Я вещь.

— Ты не чудовище. Это все, что имеет значение.

«У нее красивые глаза. Цвета неба и полны грусти», — эта мысль поразила его, и он поспешно отвернулся. Отвергнутые, тем более отсутпники, сами избравшие свою участь, не имеют права смотреть на женщин великанов.

— Имя?

— Айола. Фиолетовая.

— Я имела в виду твое имя.

— У меня его нет. Но меня иногда называют Убродом.

— Что это значит?

— Это отвратительный снег, надругавшийся над землей.

— А мне нравится снег. Как тебя звали раньше?

— Дейон.

— Идем, Дейон! — Айола схватила его за руку и потянула за собой к беседке.

— Куда? — растерялся он от неожиданного рывка.

Маленькая теплая ладонь мягко и требовательно касалась его кожи там, где заканчивался рукав рубахи, посылая волну мурашек по всему телу и приводя в ужас от неведомых доселе ощущений. Отвергнутые трогали друг друга только для наказания.

— Мне спевать? — промолвилаАйола отпустила его в центре беседки, а сама остановилась у противоположного входа перед лестницей.

— Спевать? — непонимающе переспросил Дейон, пробуя на вкус ее слова и потирая то место на запястье, где совсем недавно были ее пальцы.

— В неживом языке великанов нет подобного понятия. У людей есть для этого слово, — показала руками она и продолжила вслух. — Песнь.

— Песнь, — промолвил он, повторяя, затем попросил жестами. — Ты сделаешь для меня?

— Для себя. Только это напоминает о том, что я все еще жива.

Сделав глубокий вдох, Айола запела.

***

Мне тоже когда-то «спевали». Замелькали образы и картинки из прошлого.

Смех. Зеркала. Красивая женщина в белом.

Кто она?

Где она?

Судя по красно-желтым движущимся пятнам тепла, в помещении, помимо него, здесь находились только четверо мужчин. И никаких женщин.

Пугливый продолжал верещать и брыкаться. Мягкий и Огромный занимали собой почти все пространство. Это они творили сковывающую меня магию. А Ломаный прижался к стене, чтобы не путаться у них под ногами. Он тоже всегда боится, но его страх пронизан злостью, а не паникой.

Дверь внезапно распахнулась, впуская незнакомца. Он подскочил к Пугливому и плотно закрыл ему рот рукой. Мои мучители всегда приходят на тридцатую ночь. Их вибрации мне хорошо знакомы, но этого человека я чувствую впервые.

Вот это сила!

— Тихо, — прошипел Сильный на ухо Пугливому, вытирая руку о его одежду.

— Он схватил Печать и чуть не придушил меня! — попробовал оправдаться Пугливый. — А должен быть без сознания, пока я наношу знаки.

— Используй жесты, — шепотом ответил Сильный.

— Хватит обниматься. Император долго ждать не будет, — проворчал Огромный, даже не стараясь говорить тише. — Свен, забери Печать!

Голоса продолжали вызывать вспышки боли. Но все кардинально поменялось. Волны шли вдоль позвоночника к рукам и ногам, а потом обратно, выкручивая, ломая, но больше не лишая сознания. Речь оставалась невыносимой, зато она приобрела хоть какую-то внятность. Это вбудоражило и взволновало так, что он забыл про свои мучения.

Мягкий осторожно дотронулся до моей руки, чтобы разжать непослушные пальцы и забрать Печать. Огромный назвал его Свеном. В его прикосновениях всегда сквозит забота. Вот и сейчас Мягкий Свен погладил очередной палец, успокаивая, прежде чем попытаться его выпрямить.

— Сколько можно возиться? — во весь голос сердился Огромный.

— Спазм не дает ослабить хватку, — нараспев произнес Свен, не отнимая рук, занятых растиранием моих онемевших пальцев. Голос Мягкого был терпимым, в отличие от хриплого и полного злобы рычания Огромного.

— Ломай.

— Сциор, не смей…

— Ничего. Он восстановится.

— Замолчи, ты мешаешь.

Названый Сциором подошел вплотную ко мне, порождая