– Возможно, у нее для этого есть веские причины, – сказал он. – Жалею только, что не могу остаться и помочь вам закопать эту падаль.

– Вы ранены. Дайте я вам помогу.

– Нет. Я уверен, что близко отсюда есть город. В нем белые шпили и ворота из чистого золота. Там обо мне позаботятся.

– Никаких городов тут нету, – сказали девочка.

– Я найду его, – сказал он, тронул бока жеребца каблуками и выехал со двора.

* * *

К его плечу прикоснулась рука, и он очнулся. Над ним наклонялось звериное лицо.

– Как ты себя чувствуешь? – Голос был басистый, слова произносились медленно и нечетко. Вопрос пришлось повторить еще два раза, прежде чем Шэнноу его понял. Хорошо… – Я жив… благодаря тебе. Кто ты?

Огромная чудовищная голова наклонилась набок.

– Прекрасно! Обычно меня спрашивают, ЧТО я такое, а не кто. Меня зовут Шэр-ран. А ты очень силен, раз еще не умер от такой раны.

– Пуля прошла навылет, – сказал Шэнноу. – Ты не поможешь мне сесть?

– Нет. Лежи! Я зашил раны – и ту, где пуля вошла, и ту, где она вышла. Но мои пальцы уже не те, что были раньше. Лежи спокойно, отдохни до утра. А тогда мы поговорим.

– Мой конь?

– Цел и невредим. Он было испугался меня, но теперь мы понимаем друг друга. Я дал ему зерна из твоих седельных сумок. Спи, человек!

Шэнноу расслабился, убрал руку под одеяло и потрогал рану на правом бедре. Ощутил тугость швов и грубость узлов. Крови не было, но его тревожили волокна куртки, вогнанные в рану. Именно они убивали чаще пуль, вызывая гангрену и заражение крови.

– Рана чистая, – негромко сказал Шэр-ран, словно читая его мысли. – Кровь, вытекая, по-моему, промыла ее. И здесь, в горах, раны хорошо заживают. Воздух же очень чистый. Бактериям трудно выжить при температурах ниже тридцати.

– Бактериям? – прошептал Шэнноу, закрывая глаза.

– Микробам… той пакости, из-за которой раны гноятся.

– А-а! Спасибо, Шэр-ран.

И Шэнноу погрузился в сон без сновидений.

Проснулся Шэнноу очень голодный, осторожно приподнялся и сел. Ярко горел костер, и он увидел у дальней стены большую поленницу. Оглядев пещеру, он определил, что в самом широком месте она имеет в поперечнике около пятидесяти футов. Высокий сводчатый потолок был весь в трещинах, в которые лениво уползал дым костра. Возле одеял Шэнноу лежали его фляжка, его Библия в кожаном переплете и его пистолеты в кожаных промасленных кобурах. Он взял фляжку, вытащил пробку с латунной нашлепкой и сделал несколько больших глотков. Затем в ярком свете костра осмотрел рану на бедре. Кожа вокруг была багровой, припухшей и воспаленной, но сама рана выглядела чистой и совсем не кровоточила. Он встал очень медленно и осторожно, а потом посмотрел по сторонам в поисках своей одежды. Его вещи, сухие, небрежно сложенные, лежали на валуне по ту сторону костра. Белая шерстяная рубаха была вся в пятнах запекшейся крови, но он все равно надел ее, а потом и черные шерстяные брюки. А вот застегнуть пояс на обычную дырочку он не смог – кожаный край вдавился в рану, и он охнул. Потом натянул носки и высокие сапоги для верховой езды и прошел к своему коню, привязанному у дальней стены. Шэр-рана в пещере не было.

Возле поленницы он увидел грубо сколоченные полки. На некоторых стояли книги, на других лежали мешочки с солью, с сахаром, сушеными фруктами и вяленым мясом. Поев сушеных фруктов, Шэнноу вернулся к костру. В пещере было тепло. Он лег на одеяла, достал пистолеты и тщательно их вычистил. Это были адские пистолеты, самозарядные, с боковой подачей. Он открыл седельную сумку и проверил, сколько у него осталось патронов. Сорок семь. Но когда они кончатся, эти чудесно сбалансированные пистолеты окажутся бесполезными. Засунув руку почти на дно сумки, он вытащил два пистолета, верно послужившие ему двадцать лет. Капсюльные. Для них он мог сам приготовлять порох и отливать пули. Вычистив, он завернул их в промасленную тряпку и уложил на дно сумки. Только тогда он взял Библию.

Переплет гибкий, как шелк, тонкие страницы с золотым обрезом, явно часто перелистывавшиеся. Размешав огонь, он открыл ее на Книге Пророка Аввакума и глубоким звучным голосом прочел три стиха;

«Доколе, Господи, я буду взывать – и Ты не слышишь, буду вопиять к тебе о насилии – и Ты не спасаешь. Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия? Грабительство и насилие предо мною, и восстает вражда и поднимается раздор. От этого закон потерял силу, и суда правильного нет: так как нечестивый одолевает праведного, то и суд происходит превратный».

– И как твой Бог отвечает, Йон Шэнноу? – спросил Шэр-ран.

– Как в его воле, – ответил Шэнноу. – Откуда тебе известно мое имя?

Хозяин пещеры подковылял к костру. Его могучие плечи горбились под тяжестью огромной головы. Он тяжело опустился на пол, и Шэнноу заметил, что он дышит судорожно и прерывисто. Из уха появилась струйка крови, впитываясь в темные пряди гривы.

– Ты ранен? – спросил Шэнноу.

– Нет. Просто Перемена, и все. Ты поел?

– Да, Сушеные плоды, засахаренные в меду. Удивительно вкусно.

– Съешь их все. Они мне больше не по нутру. Как твоя рана?

– Подживает, как ты и обещал. Мне кажется, тебя терзает боль, Шэр-ран? Могу я чем-нибудь помочь?

– Ничем. Разве что подаришь мне свое общество?

– С радостью. Давно я уже не сидел у огня в тепле и покое. Так скажи, откуда ты меня знаешь?

– Не тебя, а о тебе, Шэнноу. Черная Госпожа рассказывала о тебе – о твоих подвигах и схватках с исчадиями Ада. Ты сильный человек и, я думаю, надежный друг.

– Кто она – эта Черная Госпожа? – спросил Шэнноу, чтобы избежать дальнейших похвал.

– Она – та, кто она есть. Смуглая и красивая. Она помогает деенкам – моему народу, и волчецам. Медведи ее к себе не допускают, потому что в них ничего человеческого уже не осталось. Они звери – и ныне и вовеки. Я устал, Шэнноу. Я отдохну… посплю. – Он лег на живот, поддерживая голову когтистыми руками. Его золотисто-карие глаза закрылись… и снова открылись, – Если… когда… ты перестанешь меня понимать, оседлай своего коня и уезжай. Ты понял?

– Нет, – ответил Шэнноу.

– Еще поймешь, – сказал Шэр-ран.

Шэнноу съел несколько засахаренных плодов и вновь открыл Библию. Аввакум уже давно стал его любимейшим пророком. Короткими, горько-сладкими были его слова, но в них звучали сомнения и страхи, переполнявшие сердце Шэнноу, и, служа им отражением, они их успокаивали.

Три дня Шэнноу провел с Шэр-раном, но хотя они часто разговаривали, Взыскующий Иерусалима почти ничего не узнал о деенках. Из немногих слов хозяина пещеры он получил лишь смутное представление о крае, где люди понемногу превращались в зверей. Были люди Льва, Волка, и Медведя. Медведи перестали быть людьми, их культура сгинула. Волчецы вымирали. Оставались только люди Льва. Шэр-ран говорил о красоте жизни, о ее муках и радостях, и Шэнноу мало-помалу понял, что хозяин пещеры умирает.