Потом пришли эти ужасные ночи. Мои сестренки судорожно всхлипывали во сне. Мама с папой зажигали свечу и смотрели друг на друга опустошенными бессонными глазами. Никто не понимал, что происходит, и что нас ждет впереди. Только я. Один я. Я чувствовал, как приближается черная тишина.

Ричард, гадкое животное, в пятницу вырвал с корнем все молодые деревца во дворе, и поджарил на медленном огне белого котенка — котенка Анико. Бедный зверек страшно корчился, когда его нежная розовая кожа, поджариваясь, становилась все темнее.

Как мы все плакали! А Ричард, хохоча, убежал.

Ночью он взломал дверь еврейского магазина и вытащил все деньги из кассы. А потом бегал по улице, разбрасывая их во все стороны. Утром, когда он еще спал в своей кровати, мы увидели, что у него прострелена ладонь. В него стрелял полицейский. Мама встала на колени у кровати и бережно смыла кровь. Ричард продолжал безмятежно спать.

О, до чего же он был омерзителен!

Мы стояли вокруг кровати и оплакивали другого Ричарда, светловолосого и румяного. И с ужасом ждали черную тишину.

Однажды, когда Ричард довел папу до отчаяния, тот закричал:

— Мерзавец, злобное животное! Убирайся! Прочь с наших глаз!

Ричард ничего не сказал, но съел все мясо — все, что было на блюде. Сестры печально следили за тем, как он пожирает все в одиночку. Папа посмотрел на маму. В глазах у них стояли слезы. Я видел, что папа смертельно побледнел и дрожал. Он боялся Ричарда.

Я вскочил и ударил Ричарда по лицу. Он отбросил меня к стене и выбежал из комнаты.

Когда я лежал в кровати весь в жару, а на голове у меня все еще был кровоподтек от удара, Ричард пришел ко мне среди ночи. Разбил окно и запрыгнул в комнату, усмехнулся мне прямо в лицо, и заговорил своим визгливым голосом:

— Я поджег дом губернатора! А ведь его дочь спит там, в комнате, в белой кроватке. Ее грудь медленно вздымается и опускается. Но скоро ее кровать охватит огонь. Мой огонь. Она проснется в горящей кровати. И поцелуи огня сделают ее белые ноги коричневыми. А голова ее облысеет, хотя волос у нее предостаточно. Облысеет! Слышишь? Облысеет! Прекрасная светловолосая дочь губернатора станет лысой!

Ричарда отвели к врачу, и тот сказал, что он сумасшедший.

Как это сумасшедший? Почему? О, нет, никакой он не сумасшедший! Все из-за черной тишины. Уж я-то знаю.

Мы отвезли Ричарда в сумасшедший дом. Почувствовав, как его хватают санитары, он стал сопротивляться. Некоторых избил до крови. Потом его связали, и, зло ругаясь, били железными палками. Ричард плевался кровавой пеной и ревел. И до чего же отвратительным был этот ревущий голос, заполнявший пространство на мили вокруг.

Когда мы с папой возвращались из сумасшедшего дома, я заметил, что даже углы вагонов заполнены этим ужасным звуком. Стоило прикоснуться к чему-нибудь пальцем, как в ответ тут же раздавался этот тошнотворный рев.

Той же ночью Ричард сбежал домой. Сорвал железные петли на окне и разбил себе лоб, но все-таки вернулся. Бегом. А за ним — черная тишина.

Был рассвет, три часа ночи. Я не спал, когда вернулся Ричард. Я все слышал. Он перелез через ворота, и черная тишина накрыла наш маленький домик своими мерзкими влажными крыльями.

В саду завяли цветы. Все видели страшные, мучительные сны. Скрипели кровати, раздавались тяжелые вздохи и стоны.

Лишь я один не спал и прислушивался.

Ричард тихо прокрался по двору. Он зашел в нашу комнату, где раньше мы спали вместе. Я не осмеливался пошевелиться. Но ему и не было до меня дела. Он завалился на кровать и уснул.

Затем все случилось так, как хотела черная тишина. Она тяжестью легла мне на грудь и смешалась с кровью. Это было ужасно. Я хотел убежать, но она уже была у моей кровати и каркающим голосом нашептывала мне разные мерзости.

Я встал, нашел веревку, завязал на ней петлю и прокрался к кровати Ричарда. Мне казалось, что огромные валуны давят мне на голову и плечи. У меня подгибались колени.

Я пропустил веревку под его большой, кровавой головой и продел ее конец в петлю. Потом немного выждал.

Ричард спал, хрипя и глубоко дыша. Я знал, что если он проснется, то всех нас убьет: своими кулаками он оставит синяки на грустном лице отца и, схватив за волосы, выволочет во двор сестренок. Больше я не колебался. Собрав все силы, я затянул петлю. Ричард стал задыхаться, но не проснулся. Вскоре он издал отвратительный стон и выбил ногами спинку кровати. Большое звериное тело недолго извивалось в моих руках.

Вдруг я услышал, как рассмеялась черная тишина. Безумно и неслышно. Меня прошиб холодный пот. Остывшее тело Ричарда съежилось в моих руках.

Я зажег свечу.

В кровати лежал хрупкий слабый ребенок с посиневшим лицом.

Мой маленький сумасшедший, мой светловолосый, румяный, лепечущий братик Ричард. Его темные глаза смотрели вдаль.

А черная тишина — я ясно это слышал — хохотала.

У меня нет больше сил слышать этот хохот! О, если бы мне никогда больше не видеть глядящие вдаль темные глаза Ричарда! У меня болит голова и спина, постоянно пересыхает в горле, и я никак не могу заснуть. Я совсем не сплю, господин доктор.

Давным-давно в огромном саду, полном лилий и кустов сирени, жили три девушки. У одной волосы были черные, у другой рыжие, а у третьей — золотистые. Девушки вместе собирали фиалки по весне, вместе пели песни, стараясь превзойти заносчивых дроздов, и играли в салочки с косулями, тревожа старых, столетних сов, которых нежно любили. Они всегда делились с животными своим обедом и набранной из источника, что бил посреди сада, ключевой водой, которой запивали еду. Косули благодарили за угощение изящными прыжками, а большеголовые серьезные совы кивали и ухали, словно говорили:

— Спасибо за обед! Большое вам спасибо!

Девушки были сестрами, и у них не было друг от друга тайн. Более того, о любой мысли, которая приходила в голову одной, обязательно знали и две другие. Они были одним целым — и телом и душой.

Весной и летом девушки целые дни проводили в саду и только вечером возвращались в дом, похожий на маленький замок. Косуль брали с собой в спальню, а для сов перед окном была прибита крепкая жердь из орехового дерева. В спальне девушки зажигали свечи и раздевались (их ночные рубашки были сотканы из тончайшего белоснежного полотна, и через них просвечивали очертания тел с гладкой розовой кожей). Затем они распускали свои восхитительные шелковистые волосы, доставали прялки и пряли до поздней ночи. И по очереди рассказывали прекрасные длинные сказки, которые придумывали сами. Когда они от этого уставали, то целовали друг друга на ночь, и ложились в огромную кровать, что стояла посреди комнаты. Здесь и засыпали три прекрасные девушки. Даже вдыхали и выдыхали они одновременно.