– Погодите! Погодите! Это ж…

Мужчина вдруг успокаивается. Ну конечно, он его узнал, как же он может не узнать своего папку, Гешка, они ж сколько лет вместе, вдвоем; поздний ребенок… Валя погибла, когда мальчугану и трех лет еще не исполнилось, и с тех пор одни. Ночи в дежурствах, дополнительные часы в техникумах, двойная нагрузка в университете; и «Нокиа» старенькая тоже ведь сперва его была, Гешина, а подаренный ректором на юбилей смартфон мужчина сыну тогда же и отдал… ему-то он к чему, игрушка, право же…

– Погодите, вот ремень… на шею кинем – надежнее будет.

Вспоминается, как однажды позвонили ему из школы: «Нужно приехать, у Георгия травма руки на уроке труда… Но вы не переживайте, Иван Николаевич, обойдется», – он просто обезумел от черных мыслей, хлынувших в голову. Как? Что могло произойти на уроке труда? В пятом классе они и стамески-то еще не держали… Сбежал с лекции, примчался в школу, а оказалось… спектакль оказался, вместе с друзьями, чтобы сорвать сдвоенную пару уроков по труду…

– Затянуть покрепче, дыхание сразу перекроется…

А в первом классе – Геша с бабочкой, улыбающийся, с огромным букетом, из-за которого и малыша-то видно не было, – вручает цветы первой своей учительнице, которая совершенно серьезно говорит: «Это вырастет настоящий мужчина, надежда и опора своему отцу!» А потом самая первая школьная перемена, Геша разбивает себе нос, но не плачет – нет, он всеми своими мальчишескими силами тогда сдерживался! – когда Иван Николаевич видит кровь, кровь своего ребенка…

– Ну, дядька… Перемены ему хватило бы!..

Да… перемена, перемена, перемена…

* * *

Вепс оторвал руку от березы с черно-белым объявлением «Внимание, пропал человек!» и резко выдохнул – голова кружилась, и, если бы не стоящая подле низенькая скамеечка, мог бы запросто рухнуть так вот навзничь. Что это было?

– Вам нехорошо? – неожиданно услышал позади себя голос.

Рядом стояла пара молодых людей, у девушки в ноздре и брови – золотые колечки… Сергей непроизвольно откинулся сперва было на спинку скамейки, но тут же поймал себя на том, что от этой пары исходило, совершенно определенно, сочувствие и яркое, искреннее желание помочь. Это были не те молодые люди…

– А… спасибо, все нормально. – Он постарался улыбнуться, глубоко вздохнув.

Они с сомнением на него посмотрели. Вепсу пришло в голову спросить, и он кивнул в сторону березы:

– Вы не знаете, кто это? Нашелся ли человек?

Ребята посмотрели на объявление, переглянулись и отрицательно покачали головой.

– Если из этого дома, то и не удивительно, – сказал парень, глядя на торец дома, у которого они находились. – Тут постоянно: или хоронят кого-нибудь, или по этапу отправляют.

– Недавно, я слышала, вроде гопников каких-то посадили – они преподавателя из универа запинали до смерти, – вставила девушка.

– Не посадили – это малолетки совсем, их то ли в спецшколу отправили, то ли в СИЗО детское поместили, – вставил парень. – С вами точно все в порядке?

– Да, ребята, спасибо. – Сергей снова широко им улыбнулся. – Вам удачно съездить в Петербург! Мой родной город.

Те вдруг опешили:

– Мы знакомы? Откуда вы знаете?

Теперь настала очередь опешить вепсу: он не мог сказать, почему у него вырвалась эта фраза про Питер.

– Ну, мне отчего-то показалось, что… вы как будто собрались куда-то на выходные. А куда еще тут ехать-то? – постарался он оправдаться, разведя руками.

– Вам тоже хороших выходных!

Ребята развернулись и заспешили через дворик прочь, решив, видимо, что с прохожим действительно… все в порядке, да. Мало ли, у кого какой порядок, в голове-то.

Сергей еще долго сидел, упершись взглядом в некрашеный деревянный забор перед собой, пока, наконец, не почувствовал, что окончательно озяб. Тогда он поднялся со скамейки и побрел через арку на улицу, прочь от дома, где в тот день состоялось его очередное испытание на телевизионном шоу. Квартира шестьдесят шестая – это была не та квартира, да.

Но «шоу маст гоу он».

Я учился в обычной петербургской школе, ничем особо не примечательной, каких десятки тысяч по стране. Ни один космонавт ее не оканчивал, ни один нобелевский лауреат, но и выраженных психопатов тоже не было замечено. Не в этом, в общем-то, счастье ребенка. Кто-то мне однажды сказал, что лучше бы он в школе усвоил десять заповедей и семь отповедей, чем сто двадцать девять теорем и кучу формул про синусы и котангенсы. Я склонен с этим согласиться. Не уверен, что вся наша школьная программа – сплошная мишура, это виднее чиновникам в системе образования, но если они, в свою очередь, оканчивали школы вместе с космонавтами и академиками, да где-нибудь ближе к Оксфорду, а не под Камышовкой, тогда, боюсь, мы все в очень сомнительной, с точки зрения общего благополучия нации, ситуации.

А в детстве я мечтал быть трактористом, и мои первые воспоминания, как ни странно, связаны именно с мощной тяжелой техникой, а «Мас» до сих остается предметом восхищения.

Мама мне в отрочестве еще рассказывала, что всякий раз, когда я, будучи маленьким, видел на улице экскаватор, останавливался и показывал на него своей пухленькой ручкой, произнося с восторгом: «Трактор!» Большая машина загребала ковшом землю, поднимала ее высоко-высоко и затем плавно переносила в кузов огромного грузовика. Это был – теперь-то я знаю! – непременно «Мас». В стеклянной кабине сидел водитель и сосредоточенно управлял рычагами.

«Мама, это трактор! У него такие большие колеса сзади, а спереди ма-а-аленькие, вот такие…» – и я показывал, какие у экскаватора крохотные передние колеса.

Мама присаживалась на корточки рядом и объясняла, что еще у трактора есть фары, которые освещают дорогу в темноте, и мотор, который заставляет все механизмы большой машины двигаться, и я кивал ей в ответ и повторял, словно запоминая: «Фары. Мотор. Ковш. Руль. Кнопка». К пяти годам я уже знал почти все части, из которых состоит экскаватор.

Ближе к одному заветному празднованию Нового года тракторов на улицах Петербурга стало меньше. Папа говорил, что земля стала холодная, как песочек у нас во дворе, который совсем уже склеился, и ковш не может легко загребать почву, как летом. А еще в ту зиму выпало много снега, и земли не стало видно вовсе, и тогда трактор уже принялся очищать дороги большими валиками, которые издалека были похожи на щетки домашнего пылесоса, только круглые. Они быстро вращались позади трактора, поднимая вверх облако снежной пыли.