Курт взвыл еще раз и схватился за оба пострадавших места сразу. Мур хохотал.

А потом замолк.

— Что, ехидством своим подавился? — простонал Курт, потирая ушибленные места.

— Курт, посмотри на нее, — тихо попросил Мур.

— На кого? — не понял Курт.

— Да на статую, — вздохнул Мур. — На статую посмотри.

Курт посмотрел.

— Ой, — жалобно сказал он.

— Ага, — промолвил Мур. — «Ой» — и больше ничего… а что тут еще скажешь?

Статуя была точной копией Курта. Абсолютной.

— Послушай, Мур, — нерешительно начал Курт. — Но… ведь я — это не он? Ведь не он же?!

— Не он, — твердо ответил Мур. — Хотя доказать это будет трудно. Я бы даже не стал пытаться.

— Поклянись, что я — не он! — потребовал Курт.

— Клянусь, — вздохнул посох. — Не дури, Курт. Ты отлично знаешь, кто ты есть. Не дергайся, ладно?

— Неудивительно, что они не удивились, — сказал Курт.

— Неудивительно, — согласился Мур. — Было бы куда удивительнее, если бы они удивились.

— И что теперь делать? — проговорил Курт.

— Мы ведь уже говорили об этом, — заметил посох. — У тебя опять с памятью проблемы? Прочистить?

— Нет уж! Спасибо. Твои методы прочистки…

— Но ведь действует!

— Оставим эту тему, — с легкой угрозой в голосе проговорил Курт. — Я помню, о чем мы говорили. Я о другом спрашиваю.

— О чем же?

— Статуя.

— Что — статуя?

— Ну… ее увидят. Все поймут, что я — самозванец.

— Это было бы не так плохо, — вздохнул посох. — Вытолкали бы тебя взашей, и дело с концом. Богохульство, конечно, грех серьезный, но смертная казнь у них здесь не в ходу. Это ж тебе не Храм Бога Смерти на каком-нибудь диком юге. Увы, боюсь, богохульство нам не светит. Так что придется тебе отработать свое воплощение по полной программе.

— Но если они увидят статую, разве они не поймут…

— Изображение Бога не отрицает его существования. А также его возможного воплощения. Ты слишком похож на эту статую, в этом вся беда. Иначе тебя просто согнали бы утром с алтаря. Ну, поколотили бы, как воришку, — сказал Мур. — Вот увидишь, никто ни о чем и не спросит. Для них статуя — все равно что твой портрет. Не будешь же ты утверждать, что если с кого нарисован портрет, то его, значит, уже и не существует?

— Не буду, — сказал Курт и вздохнул. — Нет, ну почему мне так не везет?

Тем временем с вожделенной бутылкой вернулся жрец. При этом он смотрел на нее такими глазами, что Курту не потребовалось божественного всеведенья, дабы постичь глубину страданий несчастного.

«У бедняги такое же жуткое похмелье, как у меня.»

Впрочем, у самого Курта похмелье каким-то волшебным образом рассосалось. Боги все же не чета людям и куда как покрепче будут до разных там нектаров, амброзий и прочих непотребных самогонов самопроизвольного изготовления.

Жрец протянул бутылку своему Богу. Протянул, как умирающий, отдающий последний глоток воды. Курт уже хотел заявить, что ему не нужно, когда услышал тихий голос в голове.

«Символический глоток. Иначе его жертва потеряет цену.»

«Спаибо, Мур. Я — идиот.» — подумал Курт и, приняв бутылку, смочил свои губы вином.

— Выпей за мое здоровье! — велел он жрецу, возвращая бутылку.

Глаза жреца просияли восторгом истиной веры. Преклонив колени, он единым духом осушил бутыль.

— Да будет твое опьянение приятным, а похмелье кратким, — поддаваясь наитию, произнес Курт.

А потом он вытянул руку, и с его губ слетело Слово Власти. Курт совершенно точно знал, что это именно оно, хотя и не мог бы сказать, откуда он взял это знание.

"Твоя сила — древняя, " — вновь раздался голос в его голове.

"Мур, " — подумал Курт.

"Когда она откроется тебе вся, ты многое будешь знать, " — продолжал голос. — «Не только то, как сделать опьянение этого недотепы божественным ощущением.»

Курт посмотрел на жреца. Тот стоял на коленях, и лицо его сияло от счастья. По щекам текли слезы, которых он не замечал — да он и вообще ничего не замечал, весь погрузившись в какие-то сладостные грезы.

Курт знал, что мог бы подсмотреть эти зрелища, но… нельзя же — вот так. Непрошенным. Даже если ты Бог — нельзя. Особенно, если ты — Бог. Нехорошо.

Вместо того, чтобы любоваться чужим счастьем через замочную скважину, Курт обратился к своему посоху.

— Значит все дело в моей силе? — спросил он.

— О чем ты? — удивился Мур.

— Ну ты же мне только что мысленно сказал:"Твоя сила — древняя…", и все такое…

— Я ничего тебе не говорил, — ошарашено возразил посох. — А что? Тебе что-то такое почудилось?

— Я слышал голос, — сказал Курт. — Голос в голове. Дав раза слышал. Сначала про «символический глоток», потом про «древнюю силу». Хочешь сказать про глоток — тоже не ты?

— Про глоток-то я сказал, — насторожился посох. — И, как видишь, мой совет сработал. Полчаса назад он сомневался в том, что ты Бог, теперь же рыдает от счастья. А все оттого, что ты разделил с ним эту выпивку. Ну и магия, конечно, действует. Их вера делает тебя Богом, а как Бог, ты не лишен некоторого всемогущества. В данном случае это только на пользу.

— Магия, и точно, действует, — сказал Курт. — Но… дело не только в магии.

— А в чем же?

— Голос, — сказал Курт. — Я слышал его дважды. Второй раз он звучал так же, как и в первый. Или… очень похоже. Раньше я решил бы, что это один и тот же голос. Твой. Теперь… думаю, он похож на твой так же, как эта статуя — на меня.

— Становясь магом, невольно вторгаешься в неведомое, — задумчиво проговорил Мур. — Вмешиваешься в чудеса. Натыкаешься на будущих друзей… и врагов, — помолчав, добавил он. — Таков путь любого мага. Исключений тут не бывает. Будь у тебя Учитель, он мог бы предупредить тебя о том, что ждет тебя на новом повороте твоей дороги. Но даже учитель не в силах предвидеть всего.

— К тому же у меня его нет, — усмехнулся Курт.

— Поэтому ты обречен вслепую наталкиваться на разные вещи, — сказал посох. — Не очень приятно, а что поделать?

Дверь храма скрипнула и приоткрылась. В образовавшуюся щель хлынуло яркое солнце. Окромя солнца в щель проюркнул чей-то любопытный нос. За носом угадывались восторженно-перепуганные глаза.

— Входите! — приветливо сказал Курт. — Да входите же! Я не кусаюсь.

Дверь осторожно заскрипела, открываясь. На миг Курт зажмурился от яркого света — а когда открыл глаза, бойкая улыбчивая старушка уже кланялась ему.