Ормузский пролив к Аравийскому морю и центральным зонам мировой экономики.

Великобритания, как морская сверхдержава, уже давно рассматривает Персидский залив в качестве главного геополитического пространства. Господин Арнольд Уилсон заявлял, кстати: «Ни один морской залив не представляет большего интереса для геолога и для археолога, для историка и для географа, для купца и для стратега, нежели это внутреннее море».

Делая сегодня подобные заявления, англичане, похоже, склоняются к созданию в ближайшее время новых военных баз в Персидском заливе, напротив Ирана, например, вероятно на территории Султаната Оман, который состоит в превосходных отношениях с Лондоном. Если это случится, то такая сенсационная переориентация положит конец периоду стратегического отступления на запад от Суэцкого канала, решение о котором было принято в начале 1970-х годов.

Действительно, доказывая реальность этого перемещения силы от Запада к выступающему на передний план Востоку, это решение Великобритании стало бы откликом в особенности на желание, проявленное и прежде осуществленное Францией, ее европейским стратегическим близнецом, создать военно-морскую базу в Абу-Даби, точно в месте выхода воображаемой оси, соединяющей озеро Байкал с Исфаханом.

По мере того, как центр мировой экономической активности перемещался в сторону Индии и Китая, отныне считающихся всемирными фабриками, жизненно важная морская артерия в значительной степени отныне выходит из Персидского залива, чтобы присоединиться к большим портам Восточной Азии, пересекая Малаккский пролив. Фактически через Малаккский пролив проходит большая часть морской торговли между Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом: 50 000 судов ежегодно следуют по нему, то есть по 600 в день. 30 % мировой торговли и 80 % импорта нефти Китая и Японии проходят этим важнейшим морским транспортным маршрутом.

В этой зоне разворачивается приглушенный конфликт между американским флотом и его союзниками, с одной стороны, и китайским флотом, с другой стороны. Китай пытается для своей выгоды гарантировать себе морскую часть бывшего Великого шелкового пути. Китайцы хорошо помнят, что в IX веке нашей эры гигантские морские джонки из Срединной империи достигали Персидского залива, называвшегося тогда Китайским заливом.

Итак, именно вокруг этого жизненно важного морского «дубля», созданного Каспийским морем и Персидским заливом, происходит настоящий океанский поворот мирового масштаба. Лишенная широкого океанского видения, связывающего сохранение окружающей среды с сохранением культурного влияния, Европа позволила себе сократить свое присутствие на морских просторах.

Тем не менее, в европейской сфере, несмотря на размах внезапного сокращения бюджетных ассигнований, два флота все еще обладают реальными мировыми амбициями. Это Национальные ВМС Франции (Marine Nationale) и британские Королевские ВМС (Royal Navy). На Тихом океане морские амбиции как США, так и Японии смягчились. Историческое опережение, достигнутое отважными державами Ренессанса в сравнении с цивилизациями, отвергнувшими море, следовательно, сократилось.

Ввиду этого процесса некоторые страны продолжили поворачиваться спиной к океану, сами способствуя этим своей маргинализации, или же это происходило само собой вследствие соотношения сил. Примером этого можно назвать Иран, выбравший атомное автаркическое заточение распространению своей морской власти в регионе, арабские страны, постоянно ищущие морскую стратегию, но быстрые в заключении союзов, или же Африку, раздробленный континент, открытие которого с моря осуществлялось на протяжении веков внешними силами, которые находили там свою выгоду.

Зато три цивилизации, напротив, осуществили значительный поворот к морю: Бразилия, Индия и Китай приступили к завоеванию моря, шаг за шагом, спокойно и не пропуская этапов, увеличивая свою морскую мощь.

Глава II. Преимущества стратегического островного положения

Сочетание двух явлений в сферах соответственно истории и географии потрясло стратегическое положение Франции. С одной стороны, крушение Советской империи устранило на ее наземных границах любую угрозу нападения с использованием обычных вооружений.

С другой стороны, и почти одновременно, сетчатое и непрерывное расширение новых средств коммуникаций способствовало тому, чтобы подорвать концепцию и восприятие того, что мы прежде понимали под «пространством». Физическое расстояние и различие между сушей и морем рассматриваются с тех пор как относительные, тогда как само пространство стремилось к тому, чтобы стать все более гладким, однородным, и на наших глазах появился новый мир, в рамках географии торговли и потоков.

Отныне главным смыслом соотношения сил в мире является больше не контроль «хартленда», статичного, твердого, укорененного, очень физическую сущность которого образовала бы Европа, но, более того, в реальности, где расстояние уже выражается во времени, и больше не в километрах, активная позиция в открытом океане, конкуренция за повсеместное присутствие.

Наши современники, хотя они и не прекращают говорить о глобализации и напоминать о ее отдельных воздействиях, кажется, не ощущают того, что горизонт Франции больше не является фиксированной, как бы креационистской интерпретацией пространства, которое притворились считать неподвижным, просто континентальным, но что он распространяется на морские просторы, навстречу миру, в котором больше не осталось ничего далекого, и который сам стремится к тому, чтобы смешаться с тем, что находится здесь.

На самом деле, осуществить такое стратегическое преобразование нам мешает то, что у нас все еще сохраняется тенденция, покорное последствие равным образом неоспоримой и вездесущей догмы, отрицающей реальность наших интересов, рассматривающей нашу страну как элемент, как звено, одно среди столь многих других, в географически локализованной и твердо укорененной континентальной коалиции, которая с помощью чего-то вроде неумолимого, но, в сущности, очень спорного детерминизма, образовывала бы необходимые рамки для ее действий и как центра мира. И в то время, когда столько характерных черт нашей страны создают предпосылки для того, чтобы она вышла на просторы более открытого мира, осознала себя на одном уровне с этим миром, мы снова и снова приходим к тому, чтобы по-прежнему навязывать ей устаревшее континентальное видение.

Итак, как бы курьезно ни казалось это приверженцам континентальной доктрины, Франция отныне ввиду самого факта умиротворения на европейском континенте оказывается в прежде неслыханном и многообещающем положении стратегического острова. С восстановлением глубоких связей, унаследованных из ее истории, она, следовательно, обладает тем огромным преимуществом, что первой из стран Запада может направить свои силы на расширение своего морского горизонта. Это глубокое понимание стало бы уникальной возможностью для нашей страны и открыло бы ей перспективу.

Физический перешеек, Франция стала стратегическим островом, который, будучи расположенным в центре мирового архипелага, должен уделять особое внимание своему морскому горизонту.

Конец континентальной иллюзии

Крушение Восточного блока, символом которого было падение Берлинской стены, сделало совершенно устаревшей континентальное укоренение Франции, которая с тех пор приобрела черты настоящего стратегического острова. Фактически Франция не должна больше опасаться прямой и явной угрозы на своих территориальных границах. Напротив, она видит себя окруженной государствами, с которыми она разделяет одно и то же гуманистическое наследие и поддерживает, внутри Европейского союза или вне его, отношения мирного сотрудничества.

Таким образом, мы можем понять, что с точки зрения стратегии Франция становится островом практически на том же основании, что и Великобритания. В мире, потрясенном глобализацией, пространство