автор колониальных поэм и романов. Маленького роста, лысый, пухленький, как дитя, полотняные шаровары подпоясаны широким ремнём, льняная рубаха нараспашку, на ногах сандалии местного фасона, на голове шлем, который, наверное, восемнадцать лет назад, когда он уезжал в Африку, был белого цвета. На протяжении нашей беседы он то растроган до слёз, то серчает, выкрикивая в адрес жены неприличные угрозы и упрёки, и в то же время одаривает её нежными взглядами.

Оба уже старички, восторженные, чудесные, ребячливые. Забавная парочка первых белых людей в этом чёрном раю. Наш приезд для них – нечаянная радость, возможность хоть как-то развлечься, чем они очень дорожат: сначала прогулка по привычным полям, но в новой компании, а потом бридж. Услышав, что игрок из меня никудышный, они заранее огорчены.

Маршрут нашей прогулки пролегает прямо через саванну, по траве, к ручью и реке, где Франсис-Бёф сооружает мост и раскорчёвывает лес для строительства дороги. Старый Лев, как его тут прозвали, любит детей, поэтому нас сопровождают десятки чернокожих детишек, они мельтешат вокруг, бегут впереди и сзади, путаются в ногах, а то и наступают нам на пятки. Это утомляет больше, чем высокая трава саванны. Босс курит сигары, а окурки раздаёт мальчишкам – некоторых из них, возможно, ещё от груди не отняли, но они заводят глаза от удовольствия.

Меж нами ведётся большой разговор о жизни, любви, о джунглях и о смерти – беседа с большими белыми детьми, которые вдруг непостижимым образом состарились.

Негры, узнав, что мы идём на прогулку, дожидаются нас у реки. Они затаились в траве, а когда мы подошли, вдруг выскочили и забарабанили в тамтамы, да так, что мы даже испугались. Их тёмные тела в жёлтой высокой траве на фоне далёкого голубого неба выглядят феерично. Фотографируемся рядом с деревянными барабанами, бубнами из калабасов, колокольчиками. Я покупаю довольно необычный бубен. Возвращаемся в сторону заката: солнце мчится нам навстречу, волнуя своим скорым исчезновением.

Издали замечаем двух белых людей, развалившихся в креслах у веранды. Франсис-Бёф разгневан тем, что ему предстоит принять ещё двоих гостей. Сначала я недоумеваю, но потом мне становится понятна его досада: дело не в том, что ему не нужно столько гостей, а в том, что судьба распределяет их неравномерно – то вдруг нагрянут все в один день, то потом жди их месяцами. Ибо когда зарядят тропические ливни, они с женой останутся одни-одинёшеньки, отрезанные от остального мира.

Белые гости – это высокопоставленный чиновник и какой-то мелкий торговый агент, посещающие здешние конторы с целью инвентаризации. Тот, что постарше, – весьма элегантный джентльмен, младший – экспансивного поведения молодой человек из Швейцарии, с которым не справился даже африканский климат. Мне нравится этот взволнованный, торопливый разговор белых людей на веранде, которая лишь одна светится в бескрайней тёмной саванне. Каждый высказывается так, словно дар речи присущ ему только ныне, и надо огласить всё, что приходит на ум в пустующих африканских лагерях. Это всё равно что вести междугородный телефонный разговор, длительность которого сильно ограничена. По сути дела, все эти люди пребывают на расстоянии сотен миль друг от друга, и лишь случай позволил им здесь встретиться. Через полчаса мы в общих чертах представляем себе, кто из нас чем живёт; каждый открыл своё сердце – в цивилизованном мире так не принято. Но ведь здесь сошлись люди особой породы, пережившие многие перипетии.

Ужин – пиршество, состоящее из местных продуктов, которыми изобилует саванна, и европейских консервов. Негры, обученные европейцами, становятся уникальными поварами. Всевозможные вина, свежие, сочные фрукты – Европа о таких не может и мечтать. Негр, внезапно предстающий нам в свете веранды, – это негр, прислуживающий белым; стихия того же самого негра, который уходит с веранды во мрак за новой подачей, – это ночь, дикая природа и бесконечность.

К моменту, когда настал черёд кофе, мы, кажется, рассказали друг другу всё, и наша компания, кофейничая, довольно быстро разделяется на две группы. Швейцарец готов вместе со мной пойти в деревню: сначала тамтамы, потом охота. Остальные засядут за бридж. В деревне сегодня сразу два сборища с тамтамами. Первое, которое мы посещаем, представляется нам довольно скромным, судя по числу участников. Призрачное мерцание пламени освещает тела, которые что-то бормочут на своём языке. Инструменты – лишь погремушки и огромные барабаны, расположенные плашмя и пристёгнутые к плечам музыкантов. Пространство для танца большое: распорядитель танцев хлыстом отгоняет всех, кто, танцуя, сужает круг.

Женщины, в большинстве своём старые и уродливые, настойчиво топчутся в танце, при этом с любопытством разглядывая воздетые ими же ввысь ветви. При моём появлении они хором заводят какой-то плач с подвываниями. Тем временем переводчик доносит до меня смысл этой песни: «Здравствуй, здравствуй, белый гость, вот он, белый гость, пришёл! Нам можно танцевать, нам можно приветствовать его, здравствуй, здравствуй! Танцуйте, танцуйте, поддайте огня!» Известно, что негры зачастую подгоняют текст своих песен под обстоятельства. Сейчас они таким образом выразили свою радость оттого, что Франсис-Бёф, обычно придирчивый, норовистый и упрямый, наложивший запрет на их танцы, чтобы они не беспокоили его каждую ночь музыкой и пением, а также чтобы они поутру могли работать на строительстве его моста, теперь разрешает всё это по случаю моего приезда. Потому-то сегодня в деревне будет целых два тамтама. Здесь веселье кипит: женщины, выпрыгивая из круга, чтобы потанцевать в центре, хватают горящие ветки и растаскивают их по окружности. Становится светлее, и можно заметить, что среди старух с иссохшей грудью есть и молодые женщины, упругие груди которых в танце подрагивают совсем иначе.

Чтобы не лишать швейцарца удовольствия ночной охоты, спешим к другому тамтаму. Как только негры узнают, что мы идём к ним, все выходят нам навстречу – впереди выступают барабанщики. Мы их не видим – тьма хоть глаз выколи, но по шуму догадываемся, что людей много. Швейцарец направляет на них фонарик, и тут мы видим барабанщиков и их спутников, щурящихся от яркого света. Видно, как за их спинами выскакивают из хижин и сбегаются к нам и другие крестьяне. Вскоре мы оказываемся в плотном кольце местных жителей. Из толпы выделяются трое и поднимают вверх большие деревянные рога, обтянутые кожей. Высокие и ладные музыканты трубят в ночи и вдруг обрывают свою арию.

Что касается танцоров, то здесь особый интерес приковывает к себе старик, который вертит мечом над головой юноши, танцующего с ним в паре, как бы собираясь его изрубить. Негры поют: «Раньше, когда белого человека не было рядом, мы рубили друг другу головы. Теперь белый