Дома все было в порядке, и подросший за время ее отсутствия Катан радостно выбежал навстречу родителям. Бероя, все такая же надежная, сердечно обняла свою воспитанницу, и тут же увела ее мыться и отдыхать. Это было как нельзя более кстати – Далла совсем изнемогла в пути.

Регему было не до отдыха. Хотя погони за ними не было, он еще опасался мести Ксуфа, и готовился отразить удар. Стражи города были приведены в боевую готовность, а лазутчики, отправленные за городские стены, должны были в кратчайшее время предупредить о наступлении вражеских войск.

Но проходили недели, за ними месяцы, а тревожных сообщений не поступало. Фарида также не присылала гонцов к брату, а она не преминула бы это сделать, если б услышала нечто достойное его внимания. И постепенно Регем стал успокаиваться. У царей бывают дурные прихоти, так на то они и цари. В одном Регем мог бы поклясться с чистой совестью – он не появиться перед Ксуфом по доброй воле, разве что всему царству будет угрожать смертельная опасность. Но пока что об угрозе для Нира ни со стороны Шамгари, ни со стороны Дельты слуха не было.

Он так и не рассказал Далле о том, что произошло на пиру в Зимранском дворце. Слава богам, угроза миновала. Далла же словно забыла о случившемся, и за это Регем был ей благодарен.

Далла и в самом деле забыла. Жизнь в Маоне текла своим чередом, и ничто не тревожило установленного порядка. Правда, месяца через два, а может, через четыре после возвращения до нее дошел слух о смерти царицы Гиперохи. Но он не слишком потревожил Даллу. Гипероха производила впечатление женщины болезненной, что же удивляться ее ранней смерти? Нужно благодарить богов, что мы сами живы и здоровы.

Сходным образом мыслил и Регем. И решил, что он слишком долго медлил с закладкой храма Кемош-Ларана в Маоне. Как раз в то время объявился в городе жрец Кемоша, именем Булис, не какой-нибудь полоумный уличный прорицатель, а недавний служитель оракула Кемоша, что в Западных горах, на границе с Калидной. Лучшего служителя для Маонского святилища нельзя было пожелать. И при великом стечении народа был заложен новый храм. Весь Маон шумел и веселился. Но не прошло и двух недель, как фундамент храма обрушился. И так повторялось трижды. После чего вещий Булис предрек – не стоять храму, покуда князь вместе с наследником не отправятся в Западные горы и не встретятся с тамошним верховным жрецом. Из его рук получат они краеугольный камень, на котором воздвигнется храм. А что это за камень – ведомо одному жрецу, и более никому.

Случись это предсказание на полгода раньше, Регем бы поостерегся ехать. Но все было спокойно в Маоне и в Нире. И Катан, предвкушая поездку, просто прыгал от радости.

Далла сделала робкую попытку напроситься в паломничество вместе с мужем. Но Регем был неумолим – один единственный раз выехала Далла из города, и это навлекло несчастье на всю семью. Далла не очень поняла, что он имеет в виду, но не стала настаивать. Муж лучше знает, как поступить.

Так прекрасным весенним утром Далла простилась с мужем и сыном, и стала поджидать их возвращения. Городом правил наместник Регема, домом управляла Бероя, и кроме ожидания Далле ничего не оставалось. Иногда она вышивала, плела венки, а большей частью гуляла по саду, слушая птиц и журчанье воды, сбегавшей в пруд из каменной чаши фонтана. И это длилось до того дня, когда рабыня прибежала за ней в сад, и сообщила, что наместник просит разрешения увидеться с ней. Далла удивилась, но не стала напрасно медлить, и накинув покрывало, прошла через женскую половину в зал.

Наместник имел вид совершенно потерянный. Словно со вчерашнего дня, когда Далла встречала его, он состарился, или был сокрушен тяжелой болезнью. Руки его дрожали, и он был вынужден сжимать кулаки.

– Госпожа… я не знаю, как сказать тебе… случилось несчастье.

Что-то кольнуло в сердце Даллы. Она пошатнулась и ухватилась за Берою.

– Несчастье? С моим сыном?

– И с ним тоже, – произнес наместник.

Бероя подвела Даллу к креслу и усадила.

– Регем…

– Госпожа, никто не понимает, как это случилось. Князь всегда был прекрасным колесничим, а когда ездил с сыном, бывал так осторожен, все проверял…

– Что случилось? Что?

– Колесо соскочило с оси, и лошади понесли… это было возле храма, в горах… – наместник осекся.

– Они живы? – голос, прервавший тишину, принадлежал не княгине, а Берое.

И в ответ прозвучало краткое: – Нет.

– Я не верю, – тихо и убежденно проговорила Далла. И поскольку никто не возражал ей, она закричала звонко, во весь голос, как ни кричала никогда в жизни: – Я не верю!

Когда служанки уводили ее, она продолжала выкрикивать эти слова. И кричала, пока не охрипла.

Несколько дней спустя доставили тела Регема и Катана. Они были изувечены, но опознать их было можно. Охрана и слуги ждали распоряжений, может быть, убийственных для себя. Не дождались. Единственное, что приказал наместник – это готовить похороны.

Даллы не было на похоронах. После возвращения свиты со скорбным грузом она впала в оцепенение и не выходила из своих покоев. Бероя с трудом заставляла ее есть и пить, умывала, как младенца, одевала, причесывала. Далла не могла уже кричать, будто не верит в случившееся, но она отказывалась в это верить. Все происходящее казалось ей сном, и она жаждала только одного – проснуться. Тогда и Катан и Регем окажутся живы…

Она не знала и не хотела знать, что происходило за пределами женской половины. Ей было все равно. А там… Бывает, из ткани вытянут единственную нить, и ткань, казалось бы такая плотная, мигом начинает расползаться. Последние годы всей властью в Маоне ведал Регем. Даже когда он надолго отлучался из города, отдавал подробные и точные распоряжения. Чиновникам и воинам оставалось лишь исполнять их. Теперь стройный порядок рушился на глазах, слуги разбегались, стражники денно и нощно пьянствовали в кабаках, и уличные проповедники пророчили беду. А Далла сидела на постели или на полу, застланном коврами, смотрела в одну точку, и ждала, когда проснется.

И однажды кто-то вошел в комнату, и, поскольку она не поворачивалась в его сторону, тронул ее за плечо. Далла вздрогнула и подняла голову. Она не знала этого человека. Впрочем, она видела его на похоронах Иорама.

– Госпожа, – сухо сказал он. – Меня зовут Криос. Ради блага царства и сохранения порядка я, по приказу государя, занял город Маон. Тебя же велено доставить в столицу.

Сон кончился. Начинался кошмар…

Для оседлых жителей Нира выражение "изгнать в пустыню" означало почти то же самое, что "убить". А "уйти в пустыню" – "умереть". Этого, наверное, и пожелал Офи своей виновной дочери. И Дарда ушла без возражений. Но, как ни было ей плохо и тошно от того, что родители ее выгнали, она не думала о том, чтобы загубить себя. Наверное, Дарда не способна была дойти до такой степени отчаяния. И она успела узнать – пусть тот, кто ушел в пустыню, считается вычеркнутым из жизни, это вовсе не значит, что он действительно умер.