«Начинается!» – мысленно вздохнул Старыгин, не прерывая плавного отступления.

– Димыч, тебя мне Бог послал! – Алевтина порывисто сделала шаг за ним.

У Старыгина остались два выхода – либо сдаться на милость победителя, либо махнуть рукой на достоинство и спасаться открытым бегством. Он осторожно оглянулся. Сзади напирала толпа любопытствующих. Люди с энтузиазмом включались в акцию. Оставалось только позорное отступление.

– Димочка, не в службу, а в дружбу, помоги, а я уж в долгу не останусь…

– Ну, чего тебе? – с тоской спросил Старыгин. – Шкаф, что ли, передвинуть?

– Какой шкаф? – удивилась Алевтина. – Шкаф я и сама могу, еще лучше тебя…

«Это точно», – подумал Старыгин, потирая сдавленную в объятиях грудь.

– Тут понимаешь, какое дело… – Алевтина глядела не то чтобы смущенно, но таинственно, как будто собиралась устраивать правительственный заговор. – Должны ко мне покупатели сегодня подойти. А я торговаться совершенно не умею, какую цену скажут, на ту и соглашаюсь. Не привыкла еще картинами торговать. Если бы еще чужие были, а то свои… Я ведь их как детей люблю, в каждую частицу души вложила, и теперь как от сердца отрываю…

Старыгин поглядел удивленно – никак он не ожидал от Алевтины такой тонкости и глубины чувств.

– Понимаю, что не права я, – заторопилась Алевтина, заметив его взгляд, – заранее знаю все, что скажешь. Художник, мол, для того и пишет картины, чтобы люди на них смотрели, и все великие мастера прошлого писали под заказ. От этого их картины хуже не стали. Талант талантом, а ремесло есть ремесло. И за свой нелегкий труд художник обязан деньги получать.

– Молодец, все правильно понимаешь, – согласился Старыгин, – а я-то тебе зачем?

– Димыч, пойдем со мной в мастерскую. Ты перед этими покупателями изобразишь богатого иностранца. Будешь цену на картины набивать! – выпалила Алевтина.

– Да разве я похож на иностранца? – оторопел Старыгин.

– А как же! – уверенно заявила Алевтина. – Ты по заграницам мотаешься, европейский лоск приобрел, костюмчик опять же… где покупал, в Милане?

– В Париже, – машинально ответил Старыгин.

– Вот видишь! – обрадовалась Алевтина. – Ты только морду делай и цену повышай! Ну, чем мы рискуем? Не пройдет, и ладно!

– Так кого мне изображать – итальянца или англичанина? – сдаваясь, спросил Дмитрий Алексеевич.

– Нет… – нахмурилась Алевтина, – нужно что-то более редкое…

– Да я больше никаких языков не знаю так хорошо!

– Да зачем тебе языки-то знать? – возмутилась Алевтина. – Я же тебя не для беседы приглашаю! Будешь шведом или датчанином… о, Голландия! Очень хорошая страна, я там была…

– Я тоже… – Старыгин пожал плечами и двинулся за Алевтиной, которая без труда рассекала толпу, как трехлинейный крейсер рассекает океанские волны.

– Итак, запомни, алхимик: я даю тебе только одну неделю! Последнюю неделю, а потом…

Герцог резко развернулся и вышел из комнаты, тяжело шаркая старыми ногами. В дверях он задержался и проговорил, недовольно поморщившись:

– Да, вот еще что… скоро день рождения у моего младшенького, Гейни… так вот, алхимик: изволь озаботиться каким-нибудь подарком для него. Хоть какая-то польза от тебя будет! Уж постарайся, сделай для него что-нибудь забавное. Ну, хоть оловянных солдатиков, что ли… Если мальчишка любит играть в солдатиков, из него потом вырастает славный воин!

Герцог вышел, громко хлопнув дверью.

Фридрих проводил его тоскливым взглядом. Кажется, его светлость разозлился не на шутку…

Алхимик поправил свой балахон и поспешил в лабораторию.

Это было его царство, его безраздельное владение. Здесь он был сам себе граф, сам себе герцог, сам себе владетельный государь. На полках шкафов его поджидали колбы с кислотами и прочими жидкими препаратами, банки с солями и редкими землями, коробки с минералами и образцами металлов. На свободных местах располагались тигли и перегонные кубы.

Все было готово для работы – только надежда на успех слабела с каждым днем.

Вчера Фридриху и впрямь показалось, что успех близок: добавив в тигель с редкой землей и толченым шпатом измельченный безоаровый камень и подержав эту смесь на огне в течение получаса, он увидел на поверхности тигля змеящиеся, словно ожившие золотистые узоры, подобные шустрым ящерицам, снующим по каменной стене в жаркий день. Старый Рейни как-то говорил ему, что так выглядит тинктура аурум, важнейшее вещество при получении философского камня. Фриц снял тигель с огня и поставил его остужаться в холодный шкаф. К утру тинктура, несомненно, остыла, и теперь можно будет проверить ее свойства.

Фриц вытащил тигель из шкафа, заглянул в него.

Сосуд был наполнен крупными, матово отблескивающими кристаллами золотисто-зеленого цвета, напоминающего цвет крыльев майского жука.

Фриц достал с полки выцветший пергамент с записями своего учителя, старого Рейни, чтобы свериться с ними и узнать, что следует делать дальше.

Конечно, Рейнхард не сам составил этот манускрипт, он только старательно перевел и записал на латыни фрагмент старинной арабской книги.

Пергамент был местами изодран, местами насквозь прожжен кислотами и едкими щелочами, но алхимик все же прочел интересующий его фрагмент.

Пергамент гласил, что, получив тинктуру аурум и остудив ее в холодном шкафу, следует приступить к последнему, сложнейшему, этапу получения философского камня. Для этого нужно к трем четвертям меркурия прибавить восьмую часть толченого винного камня, две восьмых холодной земляной соли, соединить все с частью остуженной тинктуры, а затем…

Затем часть пергамента была повреждена, и Фриц смог прочесть только два слова – уроборос мистагитус.

Из реторты повалил густой иссиня-черный дым. Фриц закашлялся, отступил от стола и неожиданно услышал за спиной торопливые неровные шаги.

Еще не повернув головы, он по этой неровной, спотыкающейся походке понял, что к нему пришел герцогский ключник Алоизиус. Хромой на левую ногу, сухощавый и подвижный, Алоизиус любил внезапно появляться в самых неожиданных местах. И уж он-то ничуть не боялся лаборатории алхимика. Увидев густой дым, поднимающийся из реторты, Алоизиус перекрестился и проговорил:

– Верно сказывал отец Сильвестр – в твоей мастерской обитает сам дьявол, не к ночи будь помянут! Не знаю, как ты сумел улестить его светлость, нашего доброго герцога, только я на его месте давно бы отправил тебя на костер! Честное слово, давно отправил бы! Только огонь очистит твою грешную душу!

– Слава богу, ты пока не на его месте и уж точно никогда на нем не будешь, – отозвался Фридрих беззлобно. – Говори, зачем пришел, или проваливай. Мне некогда с тобой препираться, хромоногий, у меня мало времени и много работы. Его светлость хочет, чтобы я быстрее ее закончил…