прошлого века с двумя примечательностями: в коридоре с легким шипением горел газовый фонарь, который я видел впервые в жизни. Вторую достопримечательность мы обнаружили ночью. Это были злющие клопы, с которыми мы «забавлялись» всю ночь. Город мы осмотреть не успели, а хотелось бы в знак уважения к А. С. Пушкину. Поезд уходил рано. В Анкаре на вокзале нас встречали товарищи из посольства, и мы на двух машинах через пятнадцать минут были на месте. По дороге я жадно всматривался во все окружающее, все было так необычно и интересно. Посольство находилось на проспекте Ататюрка – центральной улице Анкары, связывающей центр города с президентским дворцом, расположенным на живописном холме в парке на окраине города. Здание посольства напоминало большой пароход благодаря длинному балкону и надстройке наверху. Вокруг здания был уютный садик, огороженный металлической изгородью. По соседству с нами располагались различные посольства. Вначале мы устроились в одной комнате втроем на третьем этаже посольства с «удобствами» в коридоре, затем я получил отдельную комнату.

На следующий день я был представлен послу Сергею Александровичу Виноградову. До перехода на дипломатическую работу он был профессором в Ленинградском университете, историк. Человек высокой культуры, простой, приветливый, трудолюбивый. Позже он был послом во Франции и удостоился высшей награды – ордена Почетного легиона. Вместе с женой, Евгенией Александровной, и девятиклассницей дочкой он жил в здании посольства, его спальня была как раз под моей комнатой, что, естественно, заставляло меня и моих гостей ходить на цыпочках, когда мы часов в двенадцать ночи или позже, закончив работу, заходили ко мне пропустить по стаканчику вина. Моим непосредственным начальником был Волков Павел Александрович, чудесный человек лет пятидесяти, жизнерадостный, общительный, но очень осторожный, пунктуальный. В молодости работал слесарем, затем был выдвинут на работу в МИД, работал в Париже, в Виши, а в последние годы в Анкаре. Он страдал плохим слухом, очень терзался этим и, может быть, из-за этого не имел семьи. Он дал мне очень много добрых советов, которые я использовал в своей работе после того, как он уехал, а я остался за него. Обедал я, как и многие сотрудники, в маленькой столовой, расположенной в подвальном этаже жилого дома напротив посольства. Одна комнатка и кухня, где хозяйничали муж с женой, ведя все хозяйство: закупку продуктов, доставку, готовку, обслуживание, уборку и т. д. Это был пример четкой организации труда. Интересна судьба этой пары. Он – турок могучего телосложения, добрый, улыбчивый, был бойцом-буденовцем в гражданскую войну, женился на симпатичной украинке и вернулся в Турцию. Кормили нас не мудрствуя, без выбора, но «от пуза», в основном борщ украинский и баранина с картошкой, все очень вкусно и в изобилии. После голодных военных лет, особенно в первое время, мы нажимали на еду и стали округляться. В город в ресторан выбирались довольно редко, да и то в дневное время. За продуктами для завтрака и ужина ездили за три остановки в магазинчик, точнее в лавку, которой владел болгарин, всегда лояльно и предупредительно относившийся к русским. Нам очень нравился стиль торговли в магазинах, когда продавец не признает слова «нет». Если даже в его магазине чего-то действительно нет, он посылает мальчика, тот бежит туда-обратно, и вам приносят то, что заказали.

Среди сотрудников посольства было человек шесть молодых ребят и две девушки, которые не засиделись «в девках»; одна вышла замуж за торгпреда, другая – за консула в Стамбуле, Грубякова. Последний до назначения его консулом работал в посольстве вторым секретарем, и я с ним нередко беседовал. У него было трудное детство, он рано остался без родителей и стал беспризорником, затем попал в детдом и, в конце концов, благодаря упорству получил образование и стал дипломатом. Мы все с одобрением отнеслись к известию, что он женится на Наташе Нагорной, работавшей в канцелярии. Вскоре они переехали в Стамбул. Позже, когда я был уже в Москве, до меня дошла страшная весть: Наташа, ожидавшая ребенка, решила рожать на своей родной Украине, где в деревне жила ее мать. Там Наташа погибла от удара молнии.

Вскоре мне стало ясно, что жить одному за границей очень тоскливо и я, по совету Волкова, написал письмо на имя заместителя министра с просьбой направить ко мне Татьяну, с которой обязуюсь оформить брак. Через три месяца, в мае 1946 года, Таня прибыла в Анкару. Освоившись с обстановкой, она решила работать и начала осваивать машинопись. Месяца через два она уже работала в канцелярии машинисткой. Мне запомнились ее дежурства у радиоприемника в 23–24 часа, когда Москва передавала наиболее важные газетные статьи, которые с приемника попадали сразу же на машинку в несколько экземпляров, и утром мы имели возможность читать новости.

Иногда мы выбирались в кино или по магазинам. В кино были порядки, вызывавшие у нас негативное отношение: сеансы шли без перерыва, зрители входили и выходили когда кому вздумается, раз-говаривали, грызли орехи, ели мороженое. Интересно было потолкаться на базаре, но из-за незнания языка многое было недоступно. Среди нас был переводчик, молодой человек громадного роста и могучей комплекции, блондин, с румянцем во все щеки. Он не просто знал турецкий, но владел им в совершенстве и знал на память многие выдержки из Корана, чем не могли похвастать даже многие турки. И вот он выбирает наиболее подходящее место на многолюдном рынке и начинает заводить разговор с каким-нибудь седовласым старцем, и постепенно вокруг них начинает собираться толпа. Володя с улыбкой, перебирая четки, возвышается над толпой, вокруг турки цокают от восхищения и качают головами, а мы стоим в сторонке, преисполненные гордости.

Однажды, вскоре после того, как уехал Волков, я получил приглашение принять участие в праздновании дня Турецкой республики. Это для меня было неожиданностью, и я опешил, не зная, как мне готовиться к «выходу в свет». Но посол взял надо мной шефство, благодаря чему был взят напрокат на два дня фрак и цилиндр, у первого секретаря одолжили сорочку с крахмальной манишкой и жемчужной булавкой. Когда я облачился в эту «роскошь» и взглянул в зеркало, у меня затряслись коленки. Не помню, как доехали до стадиона и разместились на дипломатической трибуне. Моя скованность привела к тому, что у меня страшно разболелась голова, и я уже не смотрел на парад, а молил Бога, чтобы он скорее закончился. А тут еще так не кстати появился официант с подносом, на котором стояли рюмки с коньяком. Глядя на других, я тоже взял рюмку. Вокруг все, не торопясь, потягивали коньяк, даже дамы. Для русского человека