– У меня ничего нет.

Прибывшая спустя некоторое время машина отвезла меня в главный корпус. Тяжелая решетчатая дверь автоматически распахнулась и моментально захлопнулась, как только мы проехали внутрь. Весьма деликатный служитель запротоколировал мою наркоманскую историю.

– Вы поступили разумно, прийдя сюда… Тут у нас есть один человек… Лет двадцать пять справлял Рождество под замком.

Я сложил свою одежду в корзину и залез под душ. Следующим номером программы был врачебный осмотр. Врача пришлось подождать – он пришёл минут через пятнадцать, извинился за опоздание, осмотрел меня и составил историю болезни. Действовал на редкость обходительно и расторопно, выслушал отчёт о проделанной работе, иногда прерывая мой спич вопросами и замечаниями. Когда я упомянул о том, что покупал джанк сразу по четверти унции, он усмехнулся:

– Продавать часть, лишь бы сохранить привычку, так?

Наконец он откинулся на спинку стула и сказал:

– Как вам известно – здесь вы будете находиться под круглосуточным наблюдением. Некоторые уходят отсюда через десять дней и больше никогда сюда не возвращаются. Другие сидят здесь по полгода – и прибегают обратно на второй день после выписки. Но, согласно статистике, чем дольше Вы пробудете у нас, тем больше у Вас шансов слезть. Процедуры, в принципе, общие для всех. Лечение занимает восемь-десять дней, в зависимости от степени привыкания… А вот это можете надеть прямо сейчас, – он указал на разложенные для меня пижаму, халат и тапочки.

Затем врач торопливо наговорил на диктофон краткие данные о моем физическом состоянии и болезни…

– Внешне кажется вполне спокойным. Причина прихода к нам – необходимость содержать семью.

Служитель провел меня в отделение.

– Если хочешь избавиться от наркотиков, – сказал он мне по дороге, – лучше местечка тебе и не найти.

Уже там санитар спросил, действительно ли я хочу избавиться от наркотиков. Я дакнул в ответ, и он отвел мне отдельную комнату.

Минут через пятнадцать санитар провозгласил:

– На уколы становись!

всё отделение выстроилось в очередь. Когда выкликают твое имя, просовываешь руку в окошко и получаешь от санитара по вене. Меня уже начало трясти, но укол прямо-таки подкрепил и почти сразу же стало пробивать на хавку.

Пройдясь до середины палаты, где стояли банкетки, кресла и радиоприемник, я разговорился с молодым итальянцем довольно бандитского вида. Он спросил, сколько раз я уже попадался.

– Ни разу, – говорю.

– Тогда твое место среди «правильных». Лечить будут дольше, зато комнаты получше.

Правильными в Лексингтоне называли новичков, которых здесь считали наиболее подходящими кандидатами на полное выздоровление. Очевидно, врач в приемке особенно не задумывался о моих перспективах.

К нам стали подруливать другие пациенты, постепенно включаясь в беседу. Вмазка сделала их словоохотливей. Первым на проводе был негр из Огайо.

– Какой на тебе висит срок? – спросил его итальянец.

– Три года, – ответил тот (его взяли за подделку и продажу рецептов) и принялся рассказывать о сроке, который ему намотали в Огайо. – Обязательно влипнешь там в какую-нибудь херню. Тусовка тамошних ребяток – хамливый ублюдочный молодняк. Берешь в лавке джанк, и сразу к тебе начинает подваливать всякая мразь… Дескать, давай его сюда. И если ему не дать, он расквасит тебе хлебало… А потом они на тебя ещё всем скопом навалятся. А всех их не одолеешь.

Картежник из Сент-Луиса объяснял как приготовить продукт из карболовой кислоты, разлагая её на составные части – масла, фенол и опиосодержащую тинктуру:

– … А коновалу и говорю, что у меня старуха-мать, и этой штукой лечится от геморроя. Когда отфильтруешь масла, набираешь продукт в чайную ложку и держишь над огнем: так фенол выжигается. Это целые сутки не отпускает.

Красивый, загорелый, атлетического сложения мужик лет сорока с серо-стальными волосами рассказывал, как его подружка умудрилась протащить ему херовину в апельсине:

– Так… дело было в Каунти… Чёрт возьми, мы, как последние идиоты, чуть в штаны не наложили… Блин, а когда попробовали кусок – одна сплошная горечь… Должно быть, там было граммов пятнадцать-двадцать, она их туда машиной впрыснула… Я и не предполагал, что у неё так соображаловка сработает.

– А этот на входе мне и говорит: «Наркоман! Ну почему ты, сукин сын, считаешь себя торчком? Впрочем, ладно, здесь тебе поживиться будет нечем».

– Масла и раствор. Масла всплывают, и ты отцеживаешь их машинкой. Получается чёрный как деготь.

– Когда вмазывал Филли, меня уже трясло, как сукиного сына.

– Ну, коновал и говорит: «О'кей, сколько ты употребляешь?…»

– Когда-нибудь пробовал дилаудид в порошках? Куча чуваков от него кинулась… А хватает всего ничего – сколько уместишь на кончике зубочистки… Полная чума и никаких гвоздей…

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый.

– Обдолбанный.

– Это снова случилось в тридцать третьем. Двадцать долларов за унцию.

– А мы как-то прикололись и использовали бутылку в качестве кальяна, присобачив к ней резиновую трубочку. Когда докурили, разнесли бутылку вдребезги.

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый.

– Точно тебе говорю, кокаином можно ширяться под кожу… попадет прямехонько в желудок.

– Гера и кокс… Накачиваешься, вдыхая носом.

Словно вконец оголодавшие, которые ни о чем, кроме еды, и говорить не могут. Вскоре стало отпускать, и беседа завяла. Люди разбредались кто куда: кто прилечь, кто почитать или перекинуться в картишки. Ланч подали прямо в отделение – отменная вкуснятина.

Кололи три раза в день. В семь, сразу после подъема, в час и в девять. Где-то днём появились двое старых знакомых – Мэтти и Луис. С последним я столкнулся, когда мы строились к «вечерне».

– Они заставили тебя? – коротко спросил он.

– Нет. Просто лечусь. А ты?

– То же самое.

Вкупе с вечерней дозой мне выдали немного хлоргидрата в стакане. Ночью к нам в отделение привезли ещё пятерых. Санитар всплеснул руками:

– Ума не приложу, куда их класть. У меня и так здесь уже тридцать один торчок.

Среди новеньких выделялся седой, напыщенный мужик лет под семьдесят. Звали его Боб Райордан. Старый мошенник, джанк-пушер и вор-карманник. Вообще-то он походил на банкира, образца эдак 1910 года. Он приехал на машине с двумя друзьями. По пути в Лексингтон они позвонили начальнику главного медицинского управления в Вашингтоне и попросили протелеграфировать на проходную, что вот-вот прибудут, дабы их пропустили без всяких проволочек. К начальнику обращались запросто – Феликс, и, похоже, знали его с незапамятных времен. Однако в ту ночь приехал один Райордан. А те двое заехали в какой-то городок неподалеку от Лексингтона, где у них был знакомый коновал, чтобы вмазаться напоследок и до того, как их скрутит из-за отсутствия продукта.