мире, где физической любви просто не существовало. Поэтому впоследствии та всегда казалась ей чем-то запретным. И, строго говоря, так оно и было. В конце концов, в учебниках говорилось, что женщины не должны испытывать похоть, что грешно думать о ней. С Йо Лили не могла не наслаждаться любовью, однако во время своего брака поняла: акт между мужчиной и женщиной может быть и совсем другим – болезненным, унизительным, постыдным. И узнала, что у тела есть своя воля, не всегда подвластная разуму: иногда в темноте Лили забывала о том, что ненавидит Генри, и позволяла себе увлечься, наслаждалась прикосновением его губ к своей коже, наслаждалась ощущением его тела, прижимающегося к ее, и позже презирала себя за это.

Любовь и похоть оказались связаны не так сильно, как Лили предполагала. Эмма и раньше пыталась ей это объяснить. Большинство любовных романов были написаны анонимно, в них люди вытворяли самые странные, причудливые, захватывающие, а иногда и ужасные вещи. Книга, которую Лили сейчас держала в руках, была не похожа ни на что, что она когда-либо читала. Ее щеки пылали. «Грехи городов равнины» был поистине скандальным произведением. Лили слышала, что некоторые мужчины желают других мужчин, даже любят их. Это считалось преступлением, но в книге описывалось как нечто естественное. Что-то, чего не выбирают, но что, тем не менее, презирается обществом. Разве можно осуждать человека за то, каким он родился?

Лили была настолько поглощена своими размышлениями, что даже не заметила, как вошла Мэри.

Вдруг она услышала испуганный вздох.

– Миссис фон Каппельн! – Мэри стояла позади нее, расширенными от ужаса глазами глядя на книгу в руках Лили.

Лили вздрогнула.

– Мэри… Я не слышала, как ты вошла, – заикаясь, пролепетала она и прижала книгу к груди, но так растерялась, что книга выскользнула у нее из рук и упала на ковер перед Мэри.

Экономка медленно наклонилась и подняла книгу. Скользнула по ней взглядом и уставилась на Лили, которая стремительно покраснела.

– Я… – начала она, но Мэри прервала ее.

– Миссис фон Каппельн, такие вещи греховны!

Лили быстро закивала. Нельзя допустить, чтобы Мэри рассказала об этом Генри.

– Я нашла книгу в библиотеке… – заикаясь, проговорила она. – Я не знала, о чем там написано, просто начала листать, а потом…

Внезапно выражение лица Мэри стало сочувствующим.

– Отвратительно. Этой мерзости не место в благородном доме! Не знаю, чью библиотеку приобрел мистер фон Каппельн, но это был явно больной человек.

Лили машинально кивнула. Мэри протянула руку, и она передала ей книгу, как маленький ребенок, которого поймали на воровстве.

– Лучше избавиться от нее сейчас, пока не пошли пересуды, – сказала Мэри, заговорщически приподняв брови, подошла к камину и бросила книгу в огонь.

Глава 4

Поначалу он разговаривал с ней. Часами сидел и рассказывал все, что пережил за последние несколько лет. Засыпал, глядя на ее лицо, а проснувшись, машинально смотрел на нее, чтобы убедиться: она все еще там. Поначалу Чарли думал, что счастлив. Теперь он больше не одинок. Пусть даже ее нет рядом.

В какой-то момент он начал злиться. Злиться на то, что Клэр не отвечает. Что только смотрит на него, немая, укоризненная, прекрасная. Что вернулась к нему, но не по-настоящему, что теперь она у него в голове, у него в сердце, что он не может думать ни о чем другом и в то же время знает, что назад дороги нет. Он больше никогда не сможет дотронуться до него – лишь до этого клочка бумаги. И теперь ему предстоит заново пережить всю боль потери.

Образ Клэр преследовал Чарли, куда бы он ни пошел. Работая, он видел ее перед внутренним взором, а по дороге домой ускорял шаг, подгоняемый мыслями о ней. Впрочем, перед самым подъездом его иногда одолевал страх. У двери он останавливался и мешкал, прежде чем повернуть ключ в замке. Он не знал, чего именно боится – то ли не найти ее снова, то ли увидеть ее. Было в этом рисунке что-то, что пробирало его до самых костей.

Дело было даже не в том, что женщина на рисунке выглядела в точности как Клэр. Это была Клэр… и все же не Клэр. Иногда Чарли казалось, что кто-то наложил поверх ее лица лицо другой женщины и они слились, стали одним целым, но при этом постоянно пытались отделиться друг от друга. Рисунок стоял на маленьком умывальнике и смотрел на него. Взгляд женщины следовал за ним по комнате. Время от времени ему казалось, что краем глаза он видит ее движение. Но когда он оборачивался, она была молчалива и неподвижна. Запертая на бумаге. Прекрасная и ужасная одновременно. Клэр и в то же время не Клэр.

Вскоре она стала преследовать его во снах. Когда лунный свет косо падал в окно, порой казалось, что черты ее лица меняются, а взгляд искажается от гнева. Чарли не раз просыпался с криком и в поту от того, что во сне видел, как она склоняется над ним. У Клэр из сна было лицо другой женщины с пустыми глазницами, а улыбка превращалась в злобную гримасу, женщина кричала, спрашивала, почему он позволил ей умереть. Почему не спас ее.

– Я не мог! – кричал Чарли, просыпаясь от слез, текущих по лицу.

Он начал проклинать этот рисунок и в конце концов начал его бояться. Однако все равно смотрел на него каждый день. Теперь Чарли проводил ночи вне дома, работая лишь для того, чтобы хватило на очередную трубку опиума. Но даже тогда он не находил покоя. Лежа среди других наркоманов, в синих клубах дыма на потолке он видел лицо Клэр. Он знал, что должен уничтожить рисунок, если хочет жить дальше. И знал, что никогда не сможет этого сделать.

– Эй, Квинн!

Чарли резко повернул голову.

– Какого черта ему нужно? – процедил он сквозь зубы, увидев направляющегося к нему человека. Сделав вид, что ничего не услышал, Чарли перевел взгляд на грязный пол и угрюмо перекатил сигарету из правого уголка рта в левый. Он драил палубу, удаляя остатки последнего улова. На рыбацких судах это было особенно неблагодарным занятием: вонь стояла ужасная. По крайней мере, сейчас зима. Летом, когда рыба гниет, рабочие то и дело перегибаются через поручень, чтобы вырвать за борт.

– Эй, Квинн, двигай сюда! – Чарли молча кивнул и бросил метлу в кучу раздавленных креветок.

Бреннер, один из старшин порта, стоял на причале и махал ему рукой:

– У меня есть для тебя работенка!