Ах, эти платья! Поистине сказочные, придуманные лучшими портными, из блестящей итальянской парчи, шитого бархата и переливчатого дамаста, края их длинных рукавов были искусно скроены в форме капли и оторочены роскошными русскими мехами. Несмотря на постоянные жалобы о неоплаченных счетах, все мастера Парижа сражались за честь шить для новой любимицы королевы Изабо. Портные, шляпники, чулочники и сапожники, перчаточники и ювелиры стекались в башню принцессы, наполняя переднюю своими товарами, и толклись в коридорах, как на уличном рынке. Постоянно сновали охочие до украшений молодые фрейлины, желающие поближе разглядеть блестящие шелка и вуали, потрогать туфли из мягкого сафьяна и восклицать над изумительными воротничками, ожерельями, брошами и пряжками. Эти дамы решали, кто из ремесленников и торговцев будет допущен лично представить свой товар августейшей клиентке, и, как я вскоре узнала, решения их принимались не только на основе преимуществ товара. Даже мне предложили проложить тропинку к Екатерининой двери, за что посулили серебряную пряжку; я, хоть и начала носить пояс ключницы принцессы, гневно отвергла взятку и обругала наглеца.

Мои доверительные отношения с принцессой стали постоянным источником раздражения для Бонны д’Арманьяк. Стычки между нами случались почти ежедневно. Я старалась держаться поближе к моей девочке, чтобы помочь ей в случае необходимости, подход же фрейлины являлся наставническим – в изобилии снабжая принцессу всевозможными советами и правилами дворцового этикета, Бонна часто предоставляла ей самой выпутываться из неловких ситуаций.

Однажды в салоне собралась галдящая толпа торговцев модным товаром, а Екатерина испуганно сжалась в кресле с балдахином. Все кричали одновременно, наперебой тыча товарами ей в лицо. Для юной девушки, недавно покинувшей чинную тишину монастыря, ситуация стала воистину пугающей. Бедная Катрин с трудом удерживалась от слез. Я мысленно прокляла Бонну и глупых младших фрейлин, которые не смогли устоять перед искушениями, предлагаемыми в коридорах, и оставили принцессу в одиночестве.

– Как вам не стыдно, господа! – возмутилась я, расталкивая торгашей. – Принцесса не станет принимать никаких решений, пока вы тут орете! – Я преклонила колено перед креслом. – Простите, ваше высочество, вам пора на аудиенцию. Вы позволите выпроводить всех из комнаты?

– Да, спасибо, Метта, – прошептала Екатерина, и я выгнала докучливых ремесленников за дверь. Те все еще тщетно пытались кричать что-то про свои товары. Екатерина была явно потрясена, ее руки сжимали подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. – Какой ужас! – воскликнула она. – Я просто не знала, что делать! Они шли и шли…

Я уж была готова указать ей на то, что ее фрейлины не должны были оставлять ее без поддержки, когда ворвалась запыхавшаяся Бонна. Увидев меня, она мгновенно сменила выражение лица.

– Ах, это ты, – холодно сказала она. – Мастера сказали, что их выгнала какая-то карга в чепце. – Демонстративно повернувшись ко мне спиной, она обратилась к Екатерине более осмотрительным тоном: – Вы так ничего и не выбрали, ваше высочество? Будет трудно одеть вас ко двору как положено, если украшения не выбраны. Надеюсь, вас никто не посмел оскорбить?

Екатерина выпрямилась в кресле и устремила на Бонну сухой и жесткий взгляд.

– В комнате было слишком много людей. Меня не должны были оставлять с ними одну. По счастью, Метта пришла мне на помощь.

Бледные щеки Бонны окрасились румянцем.

– Молю простить меня, ваше высочество. К вам были допущены лишь самые достойные мастера. Вы же понимаете, что ваш гардероб – дело большой срочности.

– Я не желаю, чтобы мне досаждали, – отрезала Екатерина. – Королева полагается на вас, думая, что вы мне поможете. Она не одобрит того, что меня оставили наедине с торговцами, какими бы достойными вы их ни считали.

Бонна с покаянным видом пробормотала извинения. Ее, вероятно, уязвил не сам выговор, а то, что сделан он был в моем присутствии.

Конечно, порой и Бонна бывала на высоте. Екатерину каждый день звали к королеве – на обед, или на бал, или для того, чтобы представить очередному вельможе, посетившему французский двор. Мадемуазель д’Арманьяк считалась экспертом по дворцовому этикету и родословным и перед каждым таким визитом сообщала массу полезных сведений, полученных от отца, изощренного в придворных уловках. Эти уроки участились с приближением Большого турнира – дня, которого Екатерина страшилась.

– Ох, этот турнир! Королева постоянно о нем говорит, – пожаловалась она однажды утром, морщась от громкого голоса портного, отдающего распоряжения Алисии, стоящей на коленях и прикалывающей булавками последние фестоны к великолепному наряду, заказанному для первого появления принцессы на публике.

Платье-упелянд с высокой талией и широченными юбками лишь недавно начали носить женщины французского двора. Королева Изабо велела сшить наряд из золотой парчи, призванной подчеркнуть высокую ценность Екатерины на брачном рынке. Я не особенно разбиралась в моде, но, по-моему, пышное золотое платье затмевало нежную красоту принцессы.

– Королева неустанно напоминает мне, что английские посланники в мельчайших подробностях доложат королю Генриху о моем внешнем виде и поведении и что я должна поддержать честь Франции. Из-за этого я так волнуюсь, что боюсь упасть в обморок или покрыться красными пятнами.

Я услышала последнее замечание, занимаясь уборкой в гардеробной, и захотела немедленно сказать Екатерине, что в целом христианском мире нет принцессы прекраснее ее, но мадемуазель Бонна меня опередила.

– Ваше высочество, королева лишь желает напомнить вам, как много от этого зависит, – заявила она. – Если брак не состоится, не будет соглашения с Англией и неизбежно последует война. Отец говорил мне, что переговоры находятся на критической стадии, а кардинал Лэнгли – очень скользкий тип.

– Не понимаю, почему король Генрих послал кардинала устраивать его женитьбу, – проворчала Екатерина. – Что может знать о женитьбе католический священник, давший обет безбрачия?

Я улыбнулась, услышав рассуждение юной девушки. Придет время, и она узнает о бывших монастырских воспитанницах, ставших любовницами высокопоставленных клириков.

Мадемуазель д’Арманьяк и бровью не повела.

– Кардинал Лэнгли – в первую очередь дипломат и лишь во вторую – священник. Когда дело доходит до королевского брака, невеста всегда является предметом длительных переговоров. – Мне пришло в голову, что Бонна, должно быть, описывает собственный брак. – В подобных обстоятельствах кровь и родословная имеют первостепенное значение.

– Тогда почему же королеву так заботит моя внешность? – фыркнула Екатерина. – Я дочь правящего короля – это все, что им нужно знать.

Бонна покачала головой.

– Женщина, которая очарует своего супруга и господина, сможет влиять на его действия. Ваш брак послужит делу заключения мира между Францией и Англией, а король Генрих, очарованный вами, сделает ваших врагов своими врагами.