выхватывали из нагрудной перевязи пистолеты и разряжали их в толпу защитников. Один пистолет за другим, один за другим. Кое у кого их, вообще, было с десяток — пять с одной стороны, пять с другой стороны. После бросали разряженное оружие и с топором в одной руки и щитом в другой неслись на защитников.

Вскоре стало ясно, что стену было не удержать. Кое-где защитники еще держались и сумели прижать нападавших к каменному брустверу. Но это были единичные успехи.

— Все в башни! Быстрее! — громко крикнул хан, взмахивая рукой. — Там укроемся!

Он еще надеялся отсидеться в этих старинных каменных цитаделях, в которых был укрыты большие запасы пороха, продовольствия и оружия. Заняв оборону, там можно было неделями отбивать атаки врага. За это время многое чего могло случится.

Джавад только повернулся к лестнице, как прямо на его голову с неба свалился увесистый мешочек с мукой и перцем. Глаза его закатились. На подкосившихся ногах он успел сделать лишь несколько шагов, как без чувств свалился на камень. А с высоты летел торжествующий детский крик.

— Попал! Попал! Я попал…

Очнулся Джавад уже глубокой ночью, когда на него щедро вылили несколько ведер обжигающе холодной воды. Часть ее попала в нос и рот, заставив его отфыркиваться и заходиться в хриплом кашле.

— Где я? Проклятье, где я? — мотал «чугунной» головой хан, не понимая, где находится. — Отвечайте, а не то велю сечь…

Только в этот момент прямо перед ним появилось довольной и ухмыляющееся лицо его заклятого врага — имама Шамиля. Бородатой лицо молодого мужчины презрительно скалило зубы.

— Очнулся, наконец, болезный? Все самое интересное проспал. Поднимите его и усадите ближе к костру. Пусть согреется, а то дуба даст, — крикнул кому-то имам и Джавада рванули за шкирку. — Что глазами лупишь? Удивил я тебя, вижу. Посмотри-ка на моих ангелов.

Сказано это было таким будничным тоном, что Джавада пот прошиб. Он стрельнул глазами в ту сторону, куда показывал его враг и увидел нечто темное и непонятное на фоне костра. Вдруг это пятно чем-то хлопнуло и перед ними предстал человек, совсем мальчишка, за спиной которого распластались черные лохмотья крыльев.

— Это мои ангелы! — с гордостью произнес имама, показывая на остальных мальчишек и одну девочку, сияющих чумазыми лицами. — Знатно они вас напугали! Говорят, твои люди так портки пачкали, что теперь и не отстирать их.

Джавад злобно скрипнул зубами. Было от чего злиться. Его, взрослого мужчины, воина, напугали какие-то молокососы с крашенными тряпками за спинами. О, Аллах, какое бесчестие! Ведь об этом теперь буду говорить по всему Кавказу. Мол, хан Джавад принял босоногих сопляков за настоящих ифритов из ада. Боже, какой позор!

— Ладно, не куксись… Кое-кто из моих людей тоже поначалу на колени падал и начинал молиться, — рассмеялся имам, прекрасно понимая чувства своего врага. — Это всего лишь наука. Слышал, наверное, о ней? — вновь довольно оскалился Шамиль, говоря какие-то мало понятные вещи. — Книжки надо читать! Книжки, а не жрать и пить в три горла! Эх, и чего тебе, дурню, мирно не живется? Ведь не старый еще и понимать должен…

Имама внезапно погрустнел. Улыбка пропала. Он тоже сел ближе к костру, оказавшись от своего врага на расстоянии вытянутой руки.

—…Чего на родную землю всякую шваль тащищь? Думал, я не узнаю о твоих шашнях с турками и англичанами? — негромко выговаривал он, время поворачивая голову к Джаваду и смотря на него укоризненным взглядом. — Ты же уродов сюда тащишь! Они все тут скупят на корню, а остальное разграбят. Неужели не понимаешь⁈ Великих друзей нашел? Думал, они тебе оружие, порох и пушки от большой любви везут? Столько лет, а мозгов с бабий ноготок!

Замолчав, имам Шамиль некоторое время красноречиво молчал. Чувствовалось, что он не знал, как теперь поступить с врагом. Отсюда были и эти «почти по душам» разговоры. Джавада явно хотели переубедить. По крайней мере, пытались это сделать.

— Мы же вдвоем такого здесь можем наворотить, что мама не горюй. Кавказ через пару десятков лет так взлететь может, что все с ним считаться будут, — снова заговорил имам, видимо не оставив своих попыток. — Слышал, чай, что уже успел сделать? — сидевший рядом, имам начал загибать пальцы. — Я дал многим горцам работу, чтобы прокормить свои семьи. Во всех моих крупных селениях уже есть мельницы. Скоро поставим и в остальных. С ними сможем молоть и муку, и порох. Я привез новые семена, разрешил распахивать общинные земли. Так избавимся от голода. Десятки моих посланцев бродят по южным губерниям страны Белого царя и вербуют ремесленников и хлебопашцев. Уже пришло четыре каравана с первыми переселенцами. Это и кузнецы, и шорники, и пекари, и бондари и многие другие. Ко мне бегут русские солдаты и даже офицеры, особенно из поляков, которые уже тренируют моих воинов. Скоро о них можно будет с легкостью все зубы обломать. А ты что делаешь⁈ — вдруг с резкостью спросил имам.

А Джавад, что все это время копил гневные слова и придумывал все новые и новые оскорбления, так и не смог ничего ответить. Все придуманное почему-то застряло у него в горле. Он сопел и молчал. Слишком странно, а иногда и страшно, звучали слова имама Шамиля. Тот говорил так, словно читал проповедь.

— Что молчишь? Не понимаешь, к чему все идет? — от спокойной печали не осталось и следа. Голос имам стал резким и жестким, обвиняющим. — Нас всех раздавят, как новорожденных котят колесами повозки. Может и получится убежать куда-нибудь в Порту, а может и нет. А кому мы там нужны? Или надеешься на свои богатства! Дурень! Обдерут, как липку! О себе только думаешь! Какой же ты к черту хан⁈ Вон, мои мальчишки или та девчонка, больше на правителя похожи, чем ты! Они о людях думают, о своих близких, о селении… Тьфу.

Имам резко вскочил на ноги, заставляя Джавада отшатнуться.

— Словом, даю тебе сроку сутки, чтобы обдумать мои слова, — жестким тоном сказал он. — Потом…

[1] Ифриты — мифологическое существо из арабской культурной традиции, сильный, злобный и чрезвычайно хитрый вид джинов.

Собирание земель и… людей

Дюжий казачина привстал на стременах и стал напряженно всматриваться в заснеженные предгорья, за которыми уже была земля непримиримых горцев. Тут надо было ухо востро держать. Чуть оплошаешь и все, амба! Поминай, как звали человека: свинцом приголубят или в полон возьмут.

Запахнув серый бешмет, мужчина со вздохом опустился в седло. Огладив густую с проседью бороду, старшина вытащил из-за пазухи трубку с обгрызенным чубуком и начал тщательно набивать ее душистым табаком. Брал небольшую понюшку из матерчатого кисета с вышивкой и плотно вдавливал в трубку. Делал это он по-мужски основательно, словно и не торопился ни куда.

— Тихо ли, Михайло Игнатьич? — из-за деревьев, куда вела узка дорога, вышел другой казак, молодой безусый парень с красным обветренным лицом, ведя в поводу вороного жеребца. Казак нет-нет да с опаской поглядывал в сторону возвышавшихся гор, хотя и делал вид, что ему совсем не страшно. — А то обозные уже плешь мне проели. Гутарят, что пора дальше едтить. Мол, людишки устали и засветло до места добраться нужно.

Старшина Карпов, что подрядился с казаками своего десятка провести обоз с переселенцами через Кавказскую линию, молча продолжил набивать трубку табаком. Словно ничего и не слышал. Из небольшой кожаной сумки, что была приторочена к седлу, достал кресало с огнивом.

— Тихо пока, Егорий, — после долгого молчания выдал старшина. Дохнул ядреным запахом табака-самосада. — А может и лжа то. В горах всегда в оба глаза глядеть надо. Тут за каждым камнем смертушка поджидать может. Всего и не разглядишь… — он выпустил густой клуб дыма. — Абрек воин отчаянный, смерти совсем не боится. Против десятерых выйти может. Вот помнится, как с его благородием майором Лесковым на свободную охоту хаживали…

Егор с разогревшими глазами застыл на месте. Сейчас он услышит одну из тех историй о похождениях славных пластунов Апшеронского полка, что бывало за доброй чаркой рассказывал старшина Карпов. Только не случилось молодому казаку послушать очередную историю. Помешали им.

— Господин старшина, а почто стоим? —