Некоторые немецкие генералы относились к беженцам не как к жертвам мести Красной Армии за вторжение вермахта в СССР, а как к досадной и непредвиденной неприятности. Один из наиболее обласканных нацистским режимом военачальник, генерал Шёрнер, объявил тридцатикилометровую полосу к востоку от Одера зоной, предназначенной только для военных операций. Он также открыто жаловался, что гражданское население скрывается от военной обязанности, и просил фельдмаршала Кейтеля приказать остановить эвакуацию беженцев. Шёрнер считал необходимым принять карательные меры против гражданских лиц, бегущих от Красной Армии.

Впрочем, и руководство нацистской партии относилось к беженцам немногим лучше, чем к узникам концентрационных лагерей. Местные партийные представители, крайсляйтеры, отказывались заботиться о них, особенно если те являлись больными. Три товарных состава, до отказа набитые беженцами, были направлены в Шлезвиг-Гольштейн. Только в одном из поездов находилось три с половиной тысячи человек, в основном женщины и дети. Согласно отчету чиновников, все они находились в ужасающем состоянии[138]. Практически у всех были вши и различные болезни. После выгрузки истощенных людей на платформу на полу открытых вагонов еще оставалось лежать много тел. Они умерли в дороге. Некоторые вагоны по прибытии на станцию назначения и вовсе не разгружались, а сразу прицеплялись к новому локомотиву и отправлялись в другой район. "За исключением этой ситуации, — заключалось в отчете, — в Шлезвиг-Гольштейне сохраняется полный порядок".

Гитлер посчитал хорошей идеей направить часть потока беженцев в "протекторат" — оккупированную Чехословакию. Он полагал, что чехи, увидев страдания немцев, не будут поднимать восстание против Германии[139]. Однако это решение имело прямо противоположный эффект[140]. Согласно докладу, полученному всего три недели спустя, чехи восприняли прибытие беженцев как еще одно доказательство скорого поражения Германии и, не теряя времени, активизировали подготовку к восстановлению в стране собственной власти во главе с Бенешем.

Кризис национал-социализма, естественно, не обошел своим влиянием и армию. Гитлер убедил самого себя в том, что если поставить во главе Восточного фронта безжалостного и идеологически преданного командующего, то положение там вскоре исправится. Генерал Гудериан вначале не поверил своим ушам, когда услышал, что во главе вновь образуемой группы армий "Висла", призванной держать линию фронта от Восточной Пруссии до остатков группы Рейнгардта в Силезии, поставлен не кто иной, как рейхсфюрер СС Гиммлер. Гудериан понял, что этим назначением фюрер, по сути, начинает реализацию своей угрозы — разрушить существующую систему управления генерального штаба[141]и отомстить "группе интеллектуалов", которые докатились до того, что начинают указывать и "навязывать свою точку зрения непосредственному начальству".

В день назначения Гиммлера на Восточный фронт полковник генерального штаба Ганс Георг Айсман получил приказ прибыть в Шнейдемюль[142]. Он назначался начальником оперативного отдела штаба новой группы армий. Генерал, ответственный за назначения офицеров, объяснил, что группа "Висла" только что образована. Айсман с не меньшим удивлением, чем Гудериан, узнал, что ее командующим будет рейхсфюрер СС.

Айсману ничего не оставалось делать, как тем же вечером отправиться на автомобиле в восточном направлении. Когда они ехали по Райхсштрассе-I, перед глазами полковника в полном объеме предстала картина всеобщего хаоса и огромного горя, свалившегося на людей. Все дороги вокруг были забиты колоннами беженцев, направляющихся с востока. Многие из них, казалось, уже потеряли всякую надежду и двигались без определенной цели.

Айсман надеялся, что, как только он доберется до штаб-квартиры группы, ему удастся составить для себя ясное представление о положении дел. Но вскоре он осознал, что командный пункт Гиммлера представляет собой нечто особенное. В Шнейдемюле он спросил военного регулировщика, как добраться до нового штаба, но не получил ясного ответа. Очевидно, что его расположение было строго засекречено. К счастью, ему встретился знакомый майор, фон Хазе, который и помог добраться до места назначения.

Штаб группы располагался в специальном поезде — длинном ряду спальных вагонов, к которым были прицеплены платформы с зенитными орудиями. Охрану состава несли подразделения эсэсовских автоматчиков. Молодой и элегантный унтерштурмфюрер СС встретил Айсмана и провел в вагон Гиммлера.

Рейхсфюрер СС сидел за рабочим столом. Завидев Айсмана, он встал и пожал ему руку. Айсман успел заметить, что рука Гиммлера была мягкой, как у женщины. Рейхсфюрер оказался одет не в обычную эсэсовскую форму, а в полевой армейский китель. Тем самым он, видимо, хотел подчеркнуть свое нынешнее положение военного руководителя. Гиммлер казался немного вялым. Выпуклый подбородок и узкие глаза делали его похожим на представителя монголоидной расы. Он подвел Айсмана к столу, где лежала карта боевых действий. Полковник успел заметить, что данные, нанесенные на нее, были устаревшими как минимум на двадцать четыре часа.

"Что мы должны сделать, чтобы закрыть брешь и организовать новый фронт?" — спросил Айсман. Он не в первый раз сталкивался с кризисной ситуацией. В декабре 1942 года он даже летал по приказу Манштейна в "сталинградский котел" и обсуждал оперативные решения с фельдмаршалом Паулюсом.

Гиммлер ответил сразу, практически не задумываясь: "Немедленно контратаковать". Он полагал, что необходимо как можно скорее ударить во фланг русским. В его речи не чувствовалось и толики знаний военного искусства. У Айсмана создалось впечатление, что он имеет дело со слепым, разглагольствовавшим о различных оттенках красок[143]. Полковник спросил, какие боеготовые соединения имеются в распоряжении группы. На этот вопрос Гиммлер не смог ничего ответить. Ему был даже неизвестен тот факт, что 9-я армия существует практически только на бумаге. Ясно стало одно, что рейхсфюрер СС не терпит вопросов, заданных в стиле офицеров генерального штаба.

Как оказалось, командный пункт группы армий "Висла" не имеет не только подготовленных штабных офицеров, но и необходимых служб связи, транспорта и снабжения. Средством общения с внешним миром и отдачи приказов являлся один-единственный штабной телефон. Не было и никаких других операционных карт за исключением той, которая лежала на столе у Гиммлера. Даже генералы, которым ранее пришлось побывать в тяжелейшем положении, видеть хаос и неразбериху, творящиеся среди штабного командования, удивлялись степени некомпетентности и безответственности "гитлеровской камарильи".

Гиммлер был убежден в необходимости срочного контрудара. Причем он намеревался вводить в бой войска по частям — разрозненными подразделениями. Айсман предложил поручить это дело командиру дивизии, который по крайней мере имеет в своем распоряжении хоть какое-то штабное управление. Но рейхсфюрер не согласился с этим и приказал произвести удар силами целого корпуса. Он назначил его командующим обер-группенфюрера Демлхубера (армейские офицеры дали этому эсэсовцу прозвище Тоска, по названию хорошо известного одеколона, которым тот пользовался). Руководство корпуса было тотчас же сформировано, и на следующий день Демлхубер принял командование. Он не был особо рад поставленной перед ним задаче. Обергруппенфюрер имел несколько больший военный опыт, чем Гиммлер, и знал, какие трудности стоят перед ним. Контрудар (если его вообще можно было так назвать), как и следовало ожидать, с треском провалился. Демлхубер стал одним из немногих генералов СС, которого сняли со своего поста за военную неудачу. Эта отставка спровоцировала злую шутку, распространившуюся среди фронтовых офицеров, в которой говорилось, что хотя Тоска оказался неудачником, но зато ему теперь не придется плясать под дудочку гитлеровской камарильи.