деревенский парень окончил инженерный факультет Сельскохозяйственной академии, работал инженером, потом заведующим редакцией сельскохозяйственной литературы, отслужил в армии. В марте 1938 года, в разгар массовых репрессий, из-за отсутствия квалифицированных кадров он в числе других гражданских специалистов был направлен на учебу на специальные ускоренные курсы Школы особого назначения НКВД СССР.

В мае 1939 года Павел Михайлович Фитин возглавил внешнюю разведку органов госбезопасности, стал начальником Первого управления НКГБ-НКВД СССР. Тогда он был еще совсем молодым человеком, ему исполнился тридцать один год.

Фитин сделал все, чтобы восстановить справедливость по отношению ко многим незаконно репрессированным работникам внешней разведки. Он был одним из первых, кто докладывал Сталину дату нападения Германии на СССР. К сожалению, многие его донесения, полученные нашими разведчиками с риском для жизни, остались без внимания.

Выдающиеся организаторские способности Павел Михайлович Фитин проявил в годы Великой Отечественной войны. В короткий срок он восстановил большую часть резидентур за рубежом, курировал школы особого назначения, где проходили подготовку руководители партизанских отрядов, создал Информационно-аналитическое управление, где анализировались донесения, поступающие от агентов, работавших за рубежом. В итоге руководство страны, Ставка Верховного главнокомандования регулярно снабжались сведениями о военных и политических замыслах противника.

Еще, конечно же, техническая разведка. Благодаря ей служба, руководимая Фитиным, внесла значительный вклад в создание в СССР ядерного оружия, образцов ракетной техники, самолетов.

Разговор Орлова с Фитиным оказался недолгим. Не то было время, чтобы перегружать телефон. Командир отдельного отряда особого назначения повесил трубку и облегченно вздохнул. Балезин тут же понял, что результат есть.

– Работаем на свой страх и риск, – сказал Орлов. – Как только убедимся в том, что речь действительно идет о новом немецком реактивном самолете, должны будем немедленно доложить. К нам прибудут эксперты.

Балезин поднялся, поправил ремень.

– Разрешите идти?

– Куда собрался?

– Иду работать на свой страх и риск, – с улыбкой ответил Балезин и добавил: – Больше всего рискует тот, кто не рискует.

– Выходи! – громогласно заявил о себе старший конвоя, распахнув двери сарая.

Второй конвойный, тоже с автоматом, стоял чуть поодаль.

Игорь Званцев не спеша вышел, зажмурился от яркого солнца. Весна! Последняя в его жизни? Наверное. Да и день-то, видимо, тоже последний. Званцева вдруг охватила не то злость, не то удаль какая-то.

Он остановился и вдруг запел:

Крутится, вертится шар голубой, 

– Крутится, вертится над головой.

Старший конвойный ткнул его дулом автомата в спину и заявил:

– Иди и замолкни! Чего распелся?

Званцев повернулся лицом к конвоиру.

– Что? Песня не нравится? Вы все у меня отняли, а вот она при мне останется.

Где это улица, где этот дом?

Где эта барышня, что я влюблен?

Рита Мещерская успела вовремя. Она торопилась так, что едва могла отдышаться. Конвойные увидели на пути женщину в военной форме и остановились. Игорь тоже замер на месте.

– Товарищ сержант, – обратилась Рита к старшему конвойному, показав ему удостоверение. – Верните назад арестованного. Мне нужно его допросить.

Старший конвоя нахмурил густые брови.

Этот крепкий мужик лет сорока сразу же дал понять этой фитюльке, что не собирается подчиняться ей:

– Товарищ военный юрист третьего ранга, прошу, отойдите. Не мешайте конвою! У меня приказ доставить арестованного в трибунал.

– А я и есть трибунал, – заявила Рита. – Мне надо его допросить. В этом деле не все ясно.

Но конвоир с густыми бровями был непреклонен.

– Товарищ военный юрист третьего ранга, мы подчиняемся начальнику контрразведки Смерш капитану Купцову. Не стойте на пути.

Званцев в растерянности поглядывал то на конвоиров, то на свою бывшую жену. Желания петь у него уже не было.

А у Риты нервы были на пределе. Если сейчас Игоря уведут, то она потеряет человека, которого когда-то любила и, может быть, до сих пор любит. Их дочь лишится отца. Навсегда.

Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы на дороге, по которой конвоиры вели Званцева, не появился «Виллис» с открытым верхом. Скрипнули тормоза, и из машины бодро выскочил рослый офицер с погонами полковника. Другой, майор, остался за рулем.

– Полковник Балезин, НКГБ. У меня приказ забрать арестованного.

Старший конвоя схватился за автомат.

– Товарищ полковник, это самоуправство! Мы – контрразведка Смерш.

– Убери оружие, сержант. – Балезин выставил вперед руку, как бы закрываясь от ствола, направленного ему в грудь. – Мы его берем только на время, для допроса. Обещаю, у вас не будет никаких неприятностей.

– Ты кушай, лейтенант, не стесняйся. Небось, голодный?

Балезин усадил Званцева за деревянный стол, поставил перед ним котелок с кашей, кружку с чаем, положил на стол два куска хлеба и кусочек сала. По тому, как его подопечный быстро все одолел, Балезин понял, что тот был не просто, а очень даже голоден.

– Сколько же тебе годков-то? – спросил он.

– Двадцать восемь, товарищ полковник.

Балезин окинул взором его худое лицо, стрижку ежиком.

– У меня сын немного моложе тебя. Артиллерист, воюет. Сейчас в госпитале. – Неожиданно Балезин закашлялся.

Званцев с испугом посмотрел на него.

– Что с вами, товарищ полковник?

– Так, ничего. Редко, но бывает, – пояснил Балезин, отдышавшись. – В германскую хлебнул немного газу.

«Мой отец тоже в Первую мировую воевал», – хотел было сказать Игорь, но вовремя осекся.

Пора было начинать разговор по делу. Балезин уже успел побывать у командира полка, в котором служил Званцев. Поэтому он знал его биографию и учитывал хорошую характеристику, которую тот дал своему летчику.

– Ты был сбит в начале ноября и попал в концлагерь в Чехии, так? – спросил он.

– Так точно.

– Почему тебя перевели в другой лагерь, расположенный близ… как его там?

– Близ Хинтербрюля.

– Да-да, близ Хинтербрюля. Это ведь недалеко от Вены?

– В нескольких километрах.

– Ну и почему?

– Немцы среди пленных искали тех людей, которые имели хоть какое-то отношение к авиации. У них людей не хватает.

– А ты, помимо того, что летчик, имел отношение к авиации?

– Да, до войны я работал авиационным инженером.

– Почему ты решил, что на заводе в Хинтербрюле изготавливают реактивные самолеты?

– Потому что они были без винта.

– Ты видел это своими глазами?

– Так точно. Рабочие выкатывали самолеты из туннеля, сделанного в горе. Там сборочное производство.

Балезин налил себе чаю, отпил из кружки и сказал:

– Ну а теперь самое интересное. Как тебе все-таки удалось бежать?

– На заводе на положении заключенных были только русские и поляки. Чехи, венгры, итальянцы были свободными, с правом выхода за территорию. Среди них были те, кто входил в движение Сопротивления.

– Они раздобыли тебе самолет? Это за какие же такие заслуги? – В голосе Балезина появилась ирония.

– Самолет