Структурные изменения коснулись и общей стратегии выполнения «Уранового проекта», так, новые исследовательские центры согласно указаниям Гиммлера стали размещать вблизи крупных концентрационных лагерей, таких как Освенцим, где был построен гигантский завод по производству синтетического каучука. Однако, несмотря на то что там трудились тысячи квалифицированных специалистов и десятки тысяч заключенных концлагеря, а само производство потребляло электричества больше, чем один промышленный район Берлина, ни в одном документе ведомства Шпеера не зафиксирован выпуск конечного продукта этого громадного производства.

По мнению Фаррелла, это был промышленный комплекс по разделению изотопов урана. Он удачно располагался неподалеку от чешских и германских урановых рудников и источников электроэнергии – гидроэлектростанций, необходимых для изотопной сепарации. К тому же этот каучуковый комбинат был связан сетью автобанов и железнодорожных путей с Нижней Силезией, где предположительно находилось несколько подземных центров для сборки ядерных боеприпасов.

Все это ставит под сомнение многие «канонические» истории о том, что с начала 1944 года, когда военные действия перенеслись на территорию Германии, никакие проекты реорганизации «Уранового проекта» уже не могли дать положительного результата, а лишь усилили общую неразбериху в ядерных исследованиях.

Здесь в качестве примера чаще всего приводятся разногласия между творческими коллективами Гейзенберга – Вирца и Позе – Рексера, яростно споривших об оптимальной конфигурации урановой «начинки» ядерных котлов. При этом группа Гейзенберга якобы безрассудно отстаивала «пластинчатый» вариант, а группа Позе – «стержневой». В конечном итоге из-за близости к руководству Уранового клуба победил Гейзенберг, бессмысленно использовав в своих опытах последние ресурсы Рейха: свыше 2 тонн урана и почти 3 тонны тяжелой воды. А к этому времени производство тяжелой воды фактически прекратилось, поскольку союзная авиация полностью разбомбила последнего производителя этого продукта – комбинат «ИГ Фарбениндустри» в Лейне.

Подобная бесконечная череда неудач и блужданий по тупиковым направлениям выглядит искусственно, поэтому еще Роберт Юнг взял на себя смелость озвучить идею об «интеллектуальном сопротивлении нацизму» под руководством Гейзенберга. Как уже говорилось, это во многом противоречит позиции самого Гейзенберга, что он и не преминул высказать в письме Юнгу. В следующем издании своей книги «Ярче тысячи солнц» Юнг опубликовал письмо Гейзенберга, но оставил в нем только общую часть положительного отзыва о своем произведении.

На общем фоне неудач немецких физиков необычно выглядит просочившаяся в Лондон информация о большом достижении в ноябре 1943 года ученых из лаборатории Боте и Фюнфера, в присутствии Гейзенберга успешно запустивших урановый котел с графитным отражателем, содержащим 1,25 тонны урана, 1,5 тонны тяжелой воды и 10 тонн сверхчистого графита, окружавшего кадмиевые стержни. Это позволило эффектно контролировать и регулировать цепную реакцию, хотя профессор Вирц считал этот ядерный котел экспериментальным и субкритическим, со сравнительно небольшим коэффициентом размножения нейтронов.

В январе 1944 года группа профессора Вирца успешно испытала новый реактор с использованием кубиков урана. Но тут из Имперского исследовательского совета поступило срочное предписание к эвакуации персонала и оборудования в небольшое местечко Хайгерлох, расположенное в 15 км к западу от Хехингена. Хорошо зарекомендовавший себя урановый котел предполагалось разместить в заброшенной каменной штольне. В начале февраля Вирц, Герлах и Дибнер с колонной грузовиков, перевозивших уран, графит, тяжелую воду и оборудование, прибыли на новое место дислокации.

Здесь мнение о подходящем месте для лаборатории разделилось. В последние годы войны в Урановом клубе бурлили нешуточные страсти, что мало напоминает часто рисуемую картину самороспуска этой организации в начале 1944 года.

В альтернативной истории Уранового клуба весна 1944 года также занимает важное место, поскольку именно в этот период вроде бы начались лихорадочные приготовления к серийному производству ядерных боеприпасов. Для этого был построен специальный подземный завод в самом сердце Рура, куда стали стекаться готовые материалы и комплектующие из других центров «Уранового проекта». Считается, что на строительство были брошены огромные ресурсы рабочей силы, не менее 100 тыс. заключенных, которых предполагалось методически уничтожать по мере выполнения плана работ. На основании подобных альтернативных исторических реконструкций обычно делается вывод, что уже к концу 1944 года могла быть получена первая серийная атомная бомба.

Когда подобные соображения впервые наиболее аргументированно высказал Фаррелл, на него обрушился шквал критики, среди которой выделялся вопрос: если Гитлер еще в 1944 году обладал А-бомбой, почему она не была использована в военных действиях, ход которых приобретал для Германии все более угрожающий характер?

Судя по всему, после краха операции «Валькирия» 20 июля 1944 году всем здравомыслящим политикам стало очевидно, что капитуляция Германии неизбежна и представляет лишь вопрос времени. Скорее всего, применение ядерного оружия вряд ли смогло бы радикально изменить ход военных действий, но Гитлера после «заговора генералов» ничто уже не могло остановить.

Между тем американский исследователь Гэри Хайленд предполагает, что первые А-бомбы поступили в распоряжение личного отряда СС Гиммлера где-то в начале 1945 года. Он считает, что первый ядерный боезаряд был изготовлен в декабре 1944 года, а в январе еще восемь, и последний в апреле, перед самой капитуляцией Германии. Все эти десять ядерных зарядов, по версии американского историка, находились в полном распоряжении Гиммлера, который всячески дезинформировал Гитлера. Возможно, он докладывал, что в серийных образцах из-за спешки и новизны технологии выявились некие дефекты, а может быть, в канцелярию фюрера поступала неправдивая информация о степени готовности объекта «Локки» к военному применению, ведь в последние месяцы существования Третьего рейха Гитлер уже не мог проверять всю исходившую от СС информацию.

«Алсос» в переводе с греческого означает «роща», и историки до сих пор теряются в догадках, почему генерал-майор Лесли Гровс, военный директор инженерного района Манхэттен, или «Манхэттенского проекта», назвал так европейскую секретную миссию по поиску следов «Уранового проекта» и участников Уранового клуба. Гровс, как военный руководитель американских разработок ядерного оружия, прекрасно понимал, что впечатляющие успехи Красной армии на европейском театре военных действий вполне могут привести к тому, что многие немецкие технологии и научно-инженерный персонал попадут в зону советской оккупации со всеми вытекающими последствиями. Подобное развитие событий могло бы серьезно поколебать предполагаемую американскую монополию на ядерное оружие.

Организацию миссии Гровс поручил бывшему сотруднику службы безопасности «Манхэттенского проекта» Борису Пашу, а научным руководителем назначил известного физика Сэмюэла Гаудсмита, который впоследствии подробно описал все события в книге «Миссия Алсос».

Многие детали этой операции американских спецслужб долгие годы держались в глубоком секрете и их, конечно же, не найти в книге Гаудсмита. И даже сегодня вокруг тех давних поисков немецких ядерных секретов много неясного, что заставляет некоторых военных историков снова и снова обращаться к событиям 1944–1945 годов на освобожденных территориях Западной Европы.