– Идите. Мы подождем.

Бланш кажется, что все с облегчением вздыхают.

* * *

Сухое вино сотворило чудо. Ящик, украденный у Переса – и в этом Виктор оказался безупречен, – пришелся как нельзя кстати. Вино рассеяло все обиды. Стан, Габриэль и Виктор самозабвенно храпят, когда Бланш закрывает дверь комнаты, где расположились все трое. Женщины, занявшие вторую комнату, служащую гостиной, от них не отстают. Сюзетт с открытым ртом спит в кресле, откинув голову назад, свесив руки. Рядом с ней Жанна и Саша лежат на разложенном диване, натянув одеяла до подбородка. Од, поместив ноги на подножку своего инвалидного кресла, блаженно улыбается во сне. Разобранная раскладушка ждет Рене, которая уже целый час находится в ванной комнате. Бланш совершенно не хочется в этот час и в состоянии усталости беспокоиться о настроении ее подопечных. Она уже убедилась, что благодаря льду сошла опухоль с лодыжки Рене. В углу комнаты она убирает остатки заказанного для троих ужина, который позволил насытиться всем девятерым. Протянув руку над разложенным диваном и ощущая сонное дыхание Жанны и Саши, она задергивает плотные шторы на окне и мечтает лишь об одном: залезть в горячую ванну. Завтра у нее будет время подумать, что делать дальше. Она слышит, как Рене наконец-то выходит из запотевшей ванной. Бланш машинально взбивает подушку на приготовленной для нее постели, затем откидывает одеяло и делает приглашающий жест.

– Ну же, хоп-хоп! Знаете, что вам сейчас больше всего нужно, Рене? Хорошенько выспаться! Отдыхайте, завтра вы на все посмотрите другими глазами. Вы просто устали, вот и все.

Она уже поворачивает ручку двери, когда ее настигает ответ, заставив обернуться. Закутавшись в махровый мотельный халат красного цвета, Рене сидит на краю своей безупречной постели, скрестив тонкие ноги, нагота которых смущает Бланш. Ее лоб в окружении прядей волос, собранных сзади в пучок, вдруг кажется необычайно благородным. Несмотря на сильную худобу, Рене – само воплощение чувственной элегантности. В памяти Бланш возникает женская фигура кисти Дерена[23]: контуры лица, шеи, рук размыты полумраком, но кожа полна сияния. И негодования.

– Вовсе нет, маленькая идиотка! – злится Рене. – Нет, нет и нет, дочка, разве ты не видишь? Мне требуется вовсе не сон, а страсть! Мне не хватает страсти! Этого электричества, бегущего по венам, этого желания в глубине глаз, от которого исчезает все вокруг, кроме запаха мужчины, его руки, держащей сигарету… Желание! Мы дряхлеем вовсе не от старости, усыхаем не от нехватки сна, супа или теплого одеяла! Мы покрываемся ржавчиной от того, что исчезает желание. Мне девяносто два года, и мне не хватает мужчины. Рук, обнимающих меня за талию, несмотря на то, что я превратилась в развалину, взгляда, превращающего меня, старую каргу, в ангела. Ты ведь такого не ожидала, признайся, однако это так. Поэтому иди сюда, садись. И слушай меня. Я обожала заниматься любовью, Бланш. Впустить в свою постель мужчину, прижаться к нему всем телом. Тебе тоже это нравится, я знаю.

Рене запускает пальцы в складки своего халата, роется там и вытаскивает начатую пачку сигарет с коробком спичек. Не обращая внимания на изумленное лицо Бланш, она чиркает спичкой о край коробка, зажигает сигарету и затягивается: в темноте загорается крошечный красный огонек. Выпускает длинную струйку дыма. Бланш, больше не сдерживая улыбки, садится на подлокотник свободного кресла. Рене расправляет на шее воротник халата.

– Да, я любила обнимать мужчину, чувствовать, как его живот прижимается к моему животу. И знаешь почему? Потому что когда член мужчины находится внутри тебя, – да, я сказала «член», думаю, у меня имеется на это право? – когда его руки жадно стискивают твои бедра, когда его губы отвечают на твой молчаливый призыв, иногда, подчеркиваю, иногда, в очень редких случаях, тебе удается почувствовать себя не такой одинокой. Если немного повезет, бывает так, что на долю секунды, пока длится вздох, поцелуй, трепет, ты действительно проникаешь в тело другого человека, вдыхаешь его жизнь и даешь ему свою. Но, конечно же, вовсе не для того, чтобы раствориться в нем или, не приведи Бог, умереть… Все это вздор! Просто для того, чтобы на время сложить оружие, перестать притворяться, снова научиться ходить. Мы соглашаемся идти по пути, который предлагает нам другой человек. И тогда, поверь мне, слова заканчиваются, время останавливается, и лучше быть бережливой в жестах, иначе пропадешь. Все держится на пустяке, на ниточке, на полудвижении. Ты здесь, любовь моя, и я расцветаю в тебе, пожирающий тебя огонь лижет меня от поясницы до мозга, во рту у тебя бриллианты, и я сверкаю точно так же, в яростном сплетении языков нас, наконец, двое. Наши желания оценивают друг друга, принимают друг друга, соединяются, но не уничтожают друг друга. Если другой любит тебя страстно, умело, он уведет тебя, заметь, не к себе, а в глубь тебя самой. К тем берегам твоего «Я», о которых ты даже не подозревала. Которых ты не достигла бы никогда без его руки, которую он протянул тебе, желая предложить туда отправиться. И этот подарок даст тебе неисчерпаемую силу, это открытие позволит тебе дышать полной грудью. Ведь именно это, Бланш, и означает любить всем телом! Привести партнера к счастью самозабвения и не покидать его, пока он наслаждается этим счастьем.

Рене произносит все это почти на одном дыхании. Она похожа на птичку с трепещущей шейкой, на невероятный луч женственности, укутанный в красную махровую ткань. Каждая ее фраза отзывается в душе Бланш, которая не может понять, успокаивают ее эти слова или, напротив, причиняют ей боль. Но когда струйка дыма снова вырывается из губ, темнеющих в слабом свете комнаты, Бланш кажется, что она видит, как один за другим вниз падают бриллианты.

– Надо уметь любить эти блаженные мгновения, ты любишь, я знаю, но это встречается довольно редко. Потому что многие просто боятся. О… нет, не быть вдвоем, а слиться в единое целое при очередном движении. Они боятся этой черной дыры, где ты снова оказываешься, пустая, одинокая, как раньше. Опустошенная после спазмов наслаждения, молчаливая. Поскольку, разумеется, это длится недолго, все эти сладкие утехи для тела и сердца тают словно снег на солнце… И мужчина дремлет, навалившись на тебя всем своим весом, и эта тяжесть внезапно тебя удручает, как и его несвежее дыхание, которое ты ощущаешь на своей щеке, и складка на его полноватой шее, и его дряблая губа, и вот ты уже не любишь, больше не любишь, ты тревожишься, поскольку уже не узнаешь ту дивную пару, какой вы казались, и чувствуешь, как этот мужчина занимает собой все пространство. И рядом с ним больше нет тебя. Остался только он один. Навалившись на тебя всем своим телом. И тебе нужно его столкнуть с себя, оттолкнуть и жить дальше. До следующего взрыва любви, который неизвестно когда и неведомо где тебя настигнет. Если он, конечно, вообще случится… Такова математика физической любви: вечный поиск другого тела, которое ценно лишь тем, что отличается от твоего.

Рене поднимает взгляд на Бланш.

– Впрочем, что я тебе рассказываю… Тебе об этом давно известно, ведь ты никогда не верила в мифическое единение душ: собственная мать с самого начала была тебе чужой. Со своими ласками и молчанием… Она была так близка, но совершенно недосягаема. Ну и что? Ты поплакала и успокоилась. Тебе повезло, Бланш, это позволило тебе выжить, спать с мужчиной, не разрушая себя в нем. Каким бы сладким ни был его поцелуй, его язык у тебя во рту, ты знала, всегда знала, что он никогда не поймет тебя до конца. И что его поцелуй тебя не поглотит. Что каждый из вас останется собой. Другим. Так мало людей об этом знают.