* * *

Но… процесс «врачей-отравителей». И в феврале 1953-го я получаю от Терентьева письмо на официальном бланке. Храню его до сих пор. «Глубокоуважаемый Аполлон Борисович! К сожалению, Иван Дмитриевич Папанин предпочел специалиста по р у с с к о й истории». Памятуя прошлые злоключения со своими письмами, Терентьев очень официален. Но слово «русской» дал разрядкой, чтобы я понял.

С Терентьевым я встречался не раз и потом. Он говорил, что очень настаивал на моей кандидатуре. Но Папанин был непреклонен. Человека с моей фамилией брать боялся.

Я все понимал. В феврале 1953-го меня бы не взяли на работу никуда.

А Папанин?

Потом я лучше узнал его биографию. В 1920-м, когда в Крыму расстреляли тысячи «белых» офицеров, он был одним из руководителей Крымской ЧК.

А в Южной Африке кейптаунский публицист Джон Кенч подарил мне свою книгу «Предатель на льдине» – пьесу о той самой экспедиции, которую мы называем папанинской. В предисловии автор говорит, что Папанин от НКВД следил за тремя учеными. И что якобы в первом издании записок Папанина, которое сразу же изъяли и заменили новым текстом, была фраза, ставшая расхожей и злободневной шуткой: «Я один на льдине, но ведь должен же и тут быть где-то предатель!»[88].

Я удивился. Но удивился и Джон Кенч:

– Конечно, у себя в СССР Вы могли и не знать, но весь мир-то знал!

О Папанине я этого не слышал. Но вообще-то полярников в 1937–1938 годах арестовывали. Это было известно.

Ну, не буду о Папанине. А мне-то тогда, в первые месяцы 1953-го, что было делать? Могут вообще не дать никакого направления на работу. Ведь в те времена, если у тебя в анкете – высшее образование, дворником тебя побоятся брать. Будешь безработным. А как известно, в Советском Союзе безработных нет. Значит, ты – тунеядец. А раз тунеядец – обвинят и сошлют, куда Макар телят не гонял.

Вот и принялся я писать письма. Писал во все концы: в Ташкент, во Владикавказ, в Новгород… Предлагал себя учителем истории в любой деревне. Отовсюду получил ответы на официальных бланках: «Школы нашей республики (области) преподавателями по Вашей специальности укомплектованы». Вполне вежливо. Единственное место, откуда не получил ответа, – Новгород.

Пятого марта Сталина не стало. Через месяц дело «врачей-отравителей» признали клеветническим.

В мае на защите дипломных работ я получил пятерку и рекомендацию в аспирантуру. На истфаке была вакансия аспиранта для нашей кафедры. Был и кандидат, это ни для кого не было секретом – парторг курса. Но его дипломная работа оказалась не очень удачной, и рекомендацию в аспирантуру ему не дали. Вакансия тут же исчезла. А мне, дав рекомендацию, в сущности, в пространство, дали еще и направление на работу в распоряжение Новгородского облоно – на случай, если с аспирантурой не получится.

* * *

Как быть? На весь Ленинград только одна вакансия в аспирантуру по новой и новейшей истории – в пединституте имени М.Н. Покровского. Я пришел к заведующему кафедрой профессору Е.В. Бунакову. Бунаков говорил со мной почти час.

Я сказал, что хочу заниматься Англо-бурской войной. Рассказал, какие и где есть об этом документы. Он меня внимательно слушал, а потом:

– Знаете, на нашей кафедре аспирантами могу руководить только я. А я могу руководить по истории Европы, Америки, на худой конец – Азии. По Африке – не могу.

Я объяснил, что у меня нет выхода. Вакансия есть только тут. Рекомендация у меня есть. Так что я подам документы, и приду на первый экзамен по специальности.

– Прийти, конечно, можете. Но, боюсь, больше тройки поставить Вам не смогу.

Я пришел, получил свою тройку. А тому, кого взяли на это место, дали тему: «Англо-бурская война». Правда, через год Бунаков тему заменил. Узнал, что Англо-бурской войной хочет заняться крупнейший германист – А.С. Ерусалимский. И почел за лучшее отойти в сторону.

Итак, в Ленинграде шансов нет. Но узнал, что в Москве объявлен конкурс в аспирантуру Института истории.

Как всегда, посоветовался с Мавродиным: он к тому времени уже вернулся в Ленинград. Отнесся тепло, но:

– Боюсь, результат будет один. Вы потратите двести рублей (тогда дешевый билет в одну сторону стоил сто рублей) и вернетесь ни с чем.

Но я все-таки решил участвовать в конкурсе в Институте истории. Заявление подал на специальность «История Англии». В 1953 году, как и во все предыдущие, ни одно научное и учебное заведение Советского Союза ни разу не объявляло прием в аспирантуру по специальности «История Африки».

Экзамены прошли хорошо. Моя дипломная работа попала к А.С. Ерусалимскому. Он написал отзыв: я, пожалуй, никогда потом такого хвалебного не получал.

И, о чудо! Приняли!

Принять-то приняли. Но… вскоре кого-то там осенило. Потребовали справку из Новгородского облоно, что там от меня отказываются. Поехал. Пришел к заведующему облоно. В кабинете – полно народу. Когда я обратился со своей просьбой, оказалось, что Новгородской области я нужен позарез. Я сказал, что в феврале, т. е. всего полгода назад, я писал сюда, но мне даже не ответили. Заведующий был уверен, что я вру, и решил показать собравшимся у него в кабинете, с какими лгунами ему приходится иметь дело. Приказал секретарше принести папку переписки за февраль и стал ее картинно листать. Письмо мое нашлось… с его резолюцией: «Отказать».

Конечно, он мог 6ы сказать:

– Да, тогда было так, а сейчас Вы нужны.

Но, видно, совесть все-таки у него была. Не поднимая на меня глаз, он написал на моей просьбе: «Не возражаю».

V

Надежды оттепели

Начало оттепели, которая наступила после последних ужасных лет сталинизма, разные историки относят к разным годам. Для меня она началась 4 апреля 1953 года, когда в газетах появилось сенсационное сообщение МВД, что все объявленные «врачами-убийцами» – невиновны. Тем, кто тогда не жил, не представить, какой это был перелом: до этого долгое время «сверху» шло для нас нагнетание ужаса, а тут – уход от него.

После кончины Сталина сразу же возникли совершенно неожиданные события. О каких-то из них сообщали официально, а о других мы узнавали из слухов: тайное ведь становится явным. Мне те события врезались в память на всю жизнь. Уверен: надо знать, что и такое бывает. Не хочу их комментировать, они сами говорят о себе очень определенно.

5 марта 1953-го, прямо в день смерти Сталина, его преемники сократили число министерств, а Министерство госбезопасности включили в состав МВД.