свой фокус и стали проще. К началу 2000-х понятие деколонизации (всего подряд) стало преобладать в академических исследованиях и активизме, и новоиспеченные исследователи по-разному использовали и развивали эту концепцию, добавив в нее более практичные элементы. Сохранив постмодернистские принципы и сюжеты, они расширили фокус своего внимания с идей и высказываний о колониализме в буквальном смысле до наблюдаемых ими проявлений чувства превосходства по отношению к людям с определенным статусом идентичности. В число последних входят перемещенные представители коренных народов и представители расовых или этнических меньшинств, которых в определенном смысле можно рассматривать как субалтернов[133], членов диаспоры или гибридных индивидов или чьи незападные верования, культура или обычаи подверглись обесцениванию. Более конкретными стали и намерения постколониальной Теории: уделять меньше внимания характерному для постмодернизма пессимистическому ослаблению дискурсов, рассматриваемых как колониальные, и предпринимать больше активных шагов в вопросах деколонизации, прибегнув к воинственным методам социальной справедливости, с 2010 года упрочившей свои позиции. В основном это происходило благодаря различным движениям деколонизации, которые можно рассматривать как результат деятельности более поздних Теоретиков, переосмысливших гипотезы постколониальной Теории и воплотивших их в жизнь.

Если что-то в буквальном смысле никогда не было колонизировано, то задача его деколонизации может пониматься весьма по-разному. Иногда это просто вовлечение в академическую деятельность исследователей всех национальностей и рас: именно на это направлены кампании Национального союза студентов Великобритании (NUS) Why is My Curriculum White?[134] (2015) и #LiberateMyDegree[135] (2016)[136]. Подобные кампании задаются целью снизить зависимость от белых исследователей из бывших колониальных держав и заменить их на небелых специалистов из ранее колонизированных регионов. Однако помимо этого мы наблюдаем стремление к многообразию «знания» и эпистемологий (способов принимать решение о том, что является истиной), в терминах Теории часто описываемых как «(иные) способы познания». Этот процесс характеризуется усиленной критикой, проблематизацией и пренебрежительным отношением к знанию, которое понимается как западное. Он может приобретать характер прочтения физических пространств словно «текстов», нуждающихся в деконструкции, – пример того, как постмодернистская Теория размывает границы и фокусируется на власти «языка».

Хорошим примером этого служит движение Rhodes Must Fall[137], зародившееся в 2015 году как инициатива по сносу памятника Сесилу Родсу в Кейптаунском университете и позднее добравшееся до других учебных заведений, включая Оксфорд. Родс, британский бизнесмен и политик в Южной Африке, в значительной мере был ответственен за правовую основу южноафриканского апартеида, и поэтому протест против его изображения исключительно в благоприятном свете вполне обоснован. Однако риторика этого движения вышла далеко за пределы возражений против эксплуататорской и нелиберальной практики апартеида и колониализма. В Оксфорде, например, требования символических изменений – вроде демонтажа «оскорбительных» колониальных памятников и скульптурных изображений – сопровождались и другими запросами активистов[138]. В их числе: очередная настойчивая инициатива по увеличению представительства этнических и расовых меньшинств, разделяющих постулаты Теории, в кампусах и повышенное внимание к тому, что и как изучается в рамках учебной программы.

В предисловии к сборнику «Деколонизация университета» его редакторы Гурминдер К. Бхамбра, Далия Гебриал и Керем Нишанчиоглу поясняют, что деколонизация может отсылать к изучению колониализма как в его материальных проявлениях, так и через дискурсы, а кроме того, способна предложить альтернативные способы мышления[139]. Это одна из форм позиционной теории (standpoint theory) – убеждения в том, что знание обусловлено прожитым опытом разных групп идентичности, которые по-разному позиционированы в обществе и потому видят разные его аспекты[140]. Для исследователей деколониализма «европоцентристские формы знания», равно как и «уникальный авторитет в вопросах эпистемологии, приписываемый западным университетам как привилегированному месту производства знаний»[141], представляют собой проблему, и «суть не просто в деконструкции такого понимания, а в его трансформации»[142]. Другими словами, используя активизм для достижения символической «текстуальной» цели – сноса памятников в кампусах, – активисты деколонизации также пытались укрепить свои позиции, «реформировав» образование и поставив его в зависимость от прикладных положений Теории.

Таким образом, в стремлении постколониальной Теории деколонизировать все подряд выделяется два основных лейтмотива: национальное происхождение и раса[143]. Например, Бхамбра и его коллеги, испытавшие влияние Саида, рассматривают знание как географически ситуационное понятие: «Содержание академического знания по-прежнему определяется Западом – и предназначается для Запада»[144]. Для Теоретика Кехинде Эндрюса более важную роль играет критическая расовая Теория, а знание в большей степени связано с цветом кожи: «Пренебрежение общества к знанию чернокожих – не случайность, а непосредственный результат расизма». Мы должны, говорит нам Эндрюс, «навсегда отказаться от веры в возможность производства знания, свободного от оценочных суждений. Политика определяет наше понимание мира, а видимость нейтралитета, которую мы поддерживаем, лишь обесценивает наши усилия»[145].

Обратите внимание на то, что «свободное от оценочных суждений» и «нейтральное» знание получить невозможно – от этой идеи необходимо полностью отказаться. Теория постулирует, что объективное знание – истинное для каждого индивида независимо от его идентичности – недостижимо, поскольку знание всегда тесно связано с культурными ценностями. Так гласит постмодернистский принцип знания. Согласно Теории, в настоящее время выше всего ценится именно белое и западное знание, что, вне зависимости от надежности способов производства этого знания, несправедливо. Это – политический принцип постмодернизма. Он стоит за словом «универсальный» в программном разделе «Цели» оксфордской фракции движения «Родс должен пасть»: «Скорректировать крайне избирательный нарратив традиционной академии, преподносящий Запад в качестве единственного производителя универсального знания, путем интеграции эпистемологий порабощенных народов и локальных эпистемологий <…> [и создания. – Прим. авт. ] более интеллектуально точной, целостной академии»[146].

Таким образом, даже в новейших прикладных формах Теории наблюдается радикальный скептицизм в отношении объективного, универсального или нейтрально истинного знания. Он ведет к убеждению, что научная строгость и целостность – производные не верной методологии, скептицизма и доказательного метода, а «позиций», зависимых от идентичности, и множественных «способов познания»[147]. И не важно, что такой подход имеет обыкновение не работать, – главное, что он считается более справедливым. То есть это убеждение исходит из того, что должно, не обязательно пересекающегося с тем, что есть.

Подобная точка зрения используется для продвижения исторического ревизионизма – пересмотра истории, зачастую в угоду политической повестке, путем обвинения научно-строгих методов в «позитивизме» и, следовательно, предвзятости. Как пишет Далия Гебриал в «Деколонизации университета»:

Широкое понимание истории по-прежнему находится под влиянием позитивистских тенденций, согласно которым роль историка состоит в том, чтобы просто «раскрывать» факты о прошлом, которые заслуживают этого, автономно от чьей-либо власти. Подобная настойчивая эпистемическая трактовка истории как позитивистского предприятия служит орудием колониальности в институтах, поскольку стирает властные отношения, лежащие до сей поры в основе «производства истории»[148].

В сущности, претензия заключается в том, что истории нельзя верить, потому что ее «пишут победители». Хотя в