В его задачи входило: обеспечение своевременного выявления вражеской деятельности среди заключенных и других лагерных контингентов, своевременное предотвращение организованных контрреволюционных выступлений среди них; обеспечение своевременного выявления и предотвращения готовящихся групповых вооруженных и индивидуальных побегов, а также хищений и разворовывания лагерного имущества. И кроме того, организация работы по выявлению и агентурной разработке оставшихся на воле не разоблаченных преступных связей заключенных, а также руководство следственной работой по делам, вскрытым в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД. По своей сути это не иначе, как обеспечение государственной безопасности в исправительно-трудовых лагерях, проводимое за счет комплекса оперативно-чекистских мероприятий. А работы хватало.

В марте 1933 г. начальником Главного управления последующим расследованием было установлено «полное разложение Соловецкого отделения СЛАГ ОГПУ и его аппарата. Группа заключенных на островах уголовников, при попустительстве и способствовании лагерного аппарата в течение продолжительного времени (с осени 1931 г. и до второй половины 1932 г.) производя систематические кражи, избиения заключенных и надзорсостава, грабежи, пьянство, картежную игру, членовредительство, поножовщину и т. д., выросла в явно бандитскую группу, совершенно терроризировав остальное лагерное население.

Кражи из лагерных предприятий и складов носили характер систематического явления, достигнув своего апогея в январе 1932 г., когда был обокраден распределитель для вольнонаемных сотрудников на сумму свыше 5000 руб.

Не встречая никакого отпора со стороны лагерной администрации, уголовники дошли до того, что в камерах систематически устраивали дебоши, ломали оборудование, стены, двери, взламывали замки в камерах штрафников и выпускали арестованных, оказывали вооруженное сопротивление стрелкам ВОХРа и надзору.

Аппарат 3-го отделения, состоящий из заключенных, не только не боролся с преступностью, а наоборот, сам разложился, сотрудники его срослись с преступным элементом, систематически пьянствовали, брали взятки за незаконное прекращение дел о преступлениях, расхищали вещественные доказательства, устраивали оргии с з/к женщинами, всячески поощряя среди них проституцию, установлены случаи изнасилования з/к женщин, снабжения уголовников оружием для совершения краж, имели связь с шпионским элементом, расшифровывали агентуру и т. д. и т. п.». 17 февраля 1933 г. коллегией ОГПУ в судебном заседании был рассмотрено следственное дело об указанных преступлениях.

Наиболее активно проявившие себя в бандитизме (29 человек) были расстреляны. Шесть человек бывших сотрудников 3-го отделения из числа заключенных, способствовавших развитию бандитизма и непосредственно участвовавших в преступлениях, были расстреляны.

Начальник 3-го отделения получил 10 лет, начальник Соловецкого отделения, его помощник по административной части и начальник лагерного пункта — получили по 5 лет.

Остальные обвиняемые были приговорены к различным срокам заключения. В приказе начальник ГУЛАГа ОГПУ обратил внимание на отсутствие должного руководства и контроля со стороны Управления СЛАГа и полное притупление чекистской бдительности чекистского аппарата.

Он приказал: «1. Начальникам лагерей обеспечить такое наблюдение, руководство и контроль над лагерными подразделениями (отделениями и лагпунктами), которое бы исключало возможность подобных фактов. 2. Поднять боеспособность и чекистскую деятельность аппарата 3-х отделов, охраны и других звеньев. Обеспечить сохранение внутрилагерного порядка и дисциплины на должной высоте. 3. Решительно пресекать всякое проявление воровства, пьянства, хулиганства, отказа от работы, бандитизма и т. п. преступные действия со стороны уголовного элемента, создав здоровую обстановку для заключенных, добросовестно относящихся к труду в лагерях».

* * *

Судя по тем задачам, которые приходилось решать B.C. Абакумову в ГУЛАГе, будучи оперуполномоченным, и судя по его огромному влечению к оперативной работе, можно с уверенностью сказать, что те несколько лет, которые он провел там, не прошли даром. В любом случае он получил знания, умения и навыки в контрразведывательной практике по агентурной проработке заключенных с целью выявления не вскрытых в процессе следствия их прежней преступной деятельности и связей, а также по агентурной разработке лиц из вольнонаемного состава, подозрительных по шпионажу. Приходилось ему заниматься выявлением и предотвращением вредительства.

4

1 декабря 1934 г. в кабинете Сталина раздался обычный телефонный звонок. Молотов, находившийся рядом, услышал, что звонит начальник У НКВД СССР по Ленинградской области Медведь, который доложил, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал в трубку: «Шляпы».

В этот день Михаил Васильевич Росляков с коллегами по областному финансовому отделу заканчивали заказанную С.М. Кировым справку:

«Я позвонил в обком к Н.Ф. Свешникову, чтобы узнать, куда сдать для Кирова материал. Николай Федорович сказал, что Сергея Мироновича в Смольном нет и вряд ли будет. «Звони ему на квартиру». На звонок ответил Киров, попросил прислать справку ему домой и добавил, чтобы я обязательно был у Чудова на комиссии. (…) К назначенному времени поехал к М.С. Чудову. Заседание происходило в его кабинете, который он занимал с октября 1934 г. на 3-м этаже, а через комнату Н.Ф. Свешникова находился и новый кабинет С.М. Кирова. Собралось человек 20–25 руководящих работников области и города. (…) Во время заседания комиссии два раза Чудову звонил Киров, интересовался ходом работы и некоторыми текущими делами. Из этих разговоров было понятно, что Киров дома готовится к докладу и у него нет намерения приехать в Смольный. Таким образом, мы знали, что Киров должен прямо из своей квартиры поехать во Дворец Урицкого (Таврический) к 18.00, к началу работы актива.

И вдруг в пятом часу мы слышим выстрелы — один, другой. Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы; слева подмышкой — канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука ее уже не держит. Киров недвижим, ни звука, его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ноги примерно в 10–15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15–20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, руки его раскинуты, в правой находится револьвер. Между подошвами ног Кирова и этого человека, чуть более метра, что несколько превышает ширину входной двери приемной Чудова, где находился его секретарь Филиппов».

Удивительно и совершенно невероятно: только после этого «подходит отставший в большом коридоре охранник Кирова — Борисов».

Михаил Росляков продолжает:

«Коснусь одной детали убийства Кирова. Пуля, сразившая его, как установила судебно-медицинская экспертиза, попала в голову, и Киров мгновенно упал. Следовательно, Киров сражен одной пулей, а мы ведь слышали два выстрела. Где же вторая? Револьвер, как выше описано, находился в расслабленной правой руке лежащего убийцы. Смотрим кругом и видим входное отверстие пули на верхнем карнизе правой стороны коридора, где произошло убийство. Кому же она предназначалась? Кирову? А почему пуля ушла далеко вправо и высоко? Возможно. Если у него работала мысль (а меткое попадание в Кирова свидетельствует об этом), то он не мог не понимать безнадежности своего положения в этом коридорчике. Куда бежать? Только назад, в длинный коридор, по коридору идет охранник Борисов, да и там много работников из районов, отделов обкома и товарищей, прибывших на актив. А может быть, ему обещано освобождение от ответственности за совершаемое преступление? Тогда кем? А может быть, все проще — непроизвольный спуск курка в момент падения Николаева на спину?»